Гимель, Хозяйка, The Mistress, l'Imperatrice, Die Herrscherin
Цикл Мысли Зарождение
Nск 1940 год
Я стояла пред воротами городской тюрьмы и ждала не знаю чего. Он,
наверное, забыл про меня. Господи, он жил там во Франции, учился в
СанктПетербурге, знакомился с настоящими барышнями... Я не знаю, я никогда
в жизни не видела «истинных барышень», но я читала про них у Пушкина,
Толстого, Тургенева... И еще я видела Лешеньку.
Я помню, как я встретила его в первый раз у нас... У нас «забрали»
пару преподавательниц (за то, что они когдато работали на КВЖД), а среди
года замены не было и из соседней «мужской» школы к нам пришел их директор
мой Лешенька.
Помню, как он вошел к нам в большой класс («большой» потому, что в те
дни «взяли» многих, уроки все «совместились и за парты набилось аж два
класса девочек), положил на стол наши классные журналы и сухо спросил:
«Какой это урок? Я чтото запутался».
Наш класс ответил, что математика, параллельный история. Директор
«мальчиков» чуть кивнул, подошел к окну (был ноябрь и за окном было мрачно и
сыро) и вдруг произнес:
«Я лютеран люблю Богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье...»
Я впервые в жизни слышала Тютчева и разрыдалась. И многие тоже
расплакались. Я вдруг поняла, что никогда в жизни более не увижу нашу
учительницу математики. И «истеричку» тоже никогда не увижу.
Тютчевская «дверь» за ними закрылась раз и навсегда. Вернее
кемто закрыта. И еще я знала, что придет день и Лешеньку тоже «заберут».
Ведь он офицер. Офицер той «царской армии». И чтото вроде князя для
местных. А самое главное, он наизусть знает запрещенного у нас Тютчева.
А Лешенька стоял и читал Тютчева и Есенина пока не прозвенел звонок.
А на другой день пришли и сказали, что теперь мы «временно» учимся «вместе с
мальчиками». В «мужскую» не приходили. Говорили, что Лешенька якобы ходил
кудато и сказал так:
«Я офицер и происхожу из дворян. Пару лет отсидел в исправительных
лагерях. И в то же время я директор школы. Ежели вы тронете любого из
моих учителей, я напишу анонимку, что ктото из вас сажает невинных,
оставляя на свободе явного «контрика». Так что вам придется арестовать
меня первого».
Его не арестовали. В «мужской» учились дети всех «важных лиц» нашей
«бывшей губернии». И «важным лицам» не захотелось терять ни такого
директора школы, ни такого Учителя Русского Языка и Литературы. Поэтому в
«мужской» так никого и не взяли...
В нашей школе было чтото вроде местного праздника, когда стало
известно, что нас «объединили» со школой моего Лешеньки. Учительницы чуть ли
не прыгали и целовались, как девочки.
Я не решалась, я долго не решалась открыться ему. После окончания
школы, я стала учительницей. Не совсем настоящей, а... Ну, вы понимаете
многих «взяли», а учить детей надо и меня, как отличницу, «временно
приняли» на ставку учительницы начальной школы, а на настоящую учительницу я
стала учиться заочно. Я решила стать учительницей Русского Языка и
Литературы.
Потом... Потом наступил 1937 год и всех «важных лиц» тоже стали
«забирать» по ночам. На Новогоднем празднике 1938 года Лешенька стоял
совершенно один всех его бывших покровителей уже «взяли», говаривали, что
в тюрьме они наговорили на него невесть что и самого Лешеньку возьмут со
дня на день.
Все боялись к нему даже и подойти. А я... Вокруг него всегда вилось
много женщин. Они были умнее, красивей, «тоньше» меня и я всегда страшно
стеснялась. Подойти к Лешеньке было все равно, что прикоснуться к грозному
Божеству испепеляющему святотатцев.
Но в тот вечер он был один и я дождалась «белого танца» и пригласила
его. Слово за слово, я разговорила его, потом он пошел меня провожать. На
прощанье он поклонился, церемонно поцеловал мою руку, и... Я не выдержала, я
стала целовать его первой.
Я целовала шрам на его лбу, его рано поседевшие волосы, я прошептала, я
стала умолять его подняться ко мне в мою комнату в коммуналке... Он
отрицательно качал головой и, вырываясь, шептал:
«Нет... Не надо... Ты не понимаешь, я «Враг народа». Я всегда
знал, я всегда видел как ты глядишь в мою сторону. Я не могу... Изза
меня они «возьмут» и тебя!»
Он уже почти «вырвался», когда мне на ум пришли строки нашего любимого
Тютчева:
«И гроб опущен уж в могилу,
И все столпилося вокруг...
Толкутся, дышат через силу,
Спирает грудь тлетворный дух...»
Лешенька будто замер, прислушиваясь, а я сказала ему:
«Хорошо, тебя заберут. Что дальшето? У тебя Долг пред твоими
Предками. У тебя должен быть Сын. У них должно быть Продолжение Рода.
Подари мне его. Я не прошу у тебя стать твоею женой. Я хочу стать матерью
твоего ребенка. Пошли ко мне в комнату. Я решилась...
Мама моя давно умерла, отца пять лет, как «забрали», а бабушка не
пережила этого. Я знаю, как «забирают». Я не боюсь!
В день, когда ими разверсты могилы, единственное, что мы можем сделать
приготовить для нас еще одну колыбель».
Мы поднялись ко мне.
Затем были каникулы и я была месяц счастлива. Мой Лешенька жил у меня и
мы были женой и мужем. А взяли его в феврале. Среди бела дня. Приехали
на грузовичке, поднялись на второй этаж, вошли в его кабинет.
Как раз была перемена и помоему вся школа смотрела на то, как его
уводили. Он шел совершенно покойно и я почемуто видела на нем не
бесформенное пальто из непонятно чего, а шинель «царского офицера» и
почемуто шпагу в дорогих ножнах. Мне даже привиделось, как у этакой лесенки
в открытый кузов грузовичка один из энкавэдэшников отдал ему Честь, Лешенька
как будто отстегнул от пояса шпагу, чекист принял ее, еще раз отдал Честь,
они сели в грузовичок и уехали.
Знаете за что «забрали» его? В жизни не догадаетесь! Лешенька учился в
СанктПетербуржском Университете и пошел добровольцем на империалистическую
и служил в Русском Экспедиционном корпусе во Франции вместе с Фрунзе,
Якиром и Тухачевским. Был ранен в 1917 году и пару лет лечился по
французским госпиталям. Поэтому и не воевал с «нашими».
Правда, и вернулся он не сразу, а в конце двадцатых, когда здесь уже
все решилось. Говорил, «ностальгия замучила».
Именно изза того, что он ни дня не боролся против Советской
Республики, ему и дозволили стать учителем. Правда сажали. На всякий
случай. На сей раз его посадили за то, что он во Франции служил в одном
полку с Тухачевским. Только за это.
А у меня в конце февраля пришли месячные и я рыдала, как сумасшедшая. Я
решила, что у Лешеньки и всего его Рода теперь никогда не будет Наследников.
Я ходила к нему в тюрьму, я носила ему передачи и в конце прошлого
1939 года мне вдруг сказали, что Лешенька «не сознался» и дело по нему будет
закрыто. Все это время мне он него не было ни единой записочки. И вот
пару дней назад мне сказали, что сегодня моего Лешеньку выпустят.
На все деньги я купила ему вкусненького, накрыла стол и пришла
«забирать его» из тюрьмы.
Шел снег, печально и пасмурно. Я почемуто думала, что его выпустят
чрез большие ворота, а он вышел из какойто калиточки. В руках его был
крохотный узелок с не пойми чем, Лешенька просто стоял, запрокинув лицо и
снег падал на него пушистыми хлопьями.
Я увидала его и побежала к нему через улицу, Лешенька заметил меня и,
как я поняла по его лицу, весьма удивился. Я повисла на нем, обливаясь
слезами, а он только шептал:
«Ты что же? Господи, ты ж молода, а я старый. Зачем, Господи?!
Зачем? Два года в твои лета это Вечность! Не стоило тебе меня ждать... Я
же ведь Враг! Ты понимаешь? Я Классовый Враг!»
Потом мы шли ко мне домой и я все рассказывала ему о том, как дела у
нас в Школе и про то, что у нас не «забрали» почти никого и что его
готовы принять назад пока дворником. Ведь учителей не хватает и надо
комуто их заменять, а там, глядишь, месяца через два из «дворников» его
опять сделают нормальным учителем.
И про то, что хоть «прежних» пересажали, «новые» тоже учат своих детей
в нашей школе и хотят, чтоб именно он Лешенька опять стал Учителем
Литературы и нашим Директором. Якобы они написали кудато письмо и по этому
письму Лешу и выпустили.
А он отвечал мне, что не получал от меня никаких писем, а передачи ему
стали передавать только после того, как на место Ежова стал Берия и может
быть «хоть теперь у них там наладится».
Да... Мы не сразу пошли домой. Я завела Лешу в ЗАГС, куда я загодя
подала заявление, наврав, что мой жених в командировке. В ЗАГСе, конечно же
сразу же увидали справку об освобождении и статью, по коей Лешу
задерживали.
Они спрашивали больше меня, чем его, «Согласны ли Вы выйти за него
замуж? Готовы ли Вы прописать его на своей жилплощади?»
А я отвечала: «Да, я Согласна. Да, я Готова. Да, я Хочу взять
Фамилию мужа. Да, я знаю о его Происхождении».
Я отвечала и сжимала Лешенькину руку в моей, на самом деле боясь, что
сейчас «придут» и все кончится. Но нас «расписали».
Мы вернулись домой и на столе уже стоял свадебный ужин. Так я стала
Лешенькиною женой. И я знала Господь пожелал, чтоб наши с ним дети были
Законными. Несмотря ни на что.