26. Схватка с Невидимками
Он даже не застонал, когда мы бросились к нему и начали тормошить,
пытаясь привести в чувство. Глаза его были закрыты, губы сжаты, даже
дыхания не было слышно.
Зернов торопливо расстегнул ворот его рубашки и приложил ухо к груди.
Жив, облегченно вздохнул он. Просто шок.
Вдвоем мы перенесли его на более ровный пол, подложив под голову мою
куртку. Он попрежнему лежал без сознания, но щеки уже розовели, а ресницы
чуть вздрагивали, как у человека, просыпающегося после крепкого сна.
В окружающую тишину снова ворвалось знакомое монотонное гудение. Зал
оживал. Вновь вспыхнули радужные воронкилинзы, и совсем было погасшее
золотое пятно слабо осветилось изнутри ровным, будто струящимся светом.
Ошибка исправлена, усмехнувшись, сказал Зернов. Производственный
процесс продолжается, линзы горят, дополнительный фактор лежит без
сознания...
Вношу поправку, перебил я, дополнительный фактор уже очнулся.
Мартин тяжело повернулся, неловко шаря руками по полу, потом открыл все
еще не понимающие глаза и сел, никого и ничего не узнавая.
Сейчас спросит: где я? шепнул мне Зернов.
Где я? хрипло спросил Мартин.
На заводе, с иронической ласковостью пояснил я. Все на том же,
где вы, сэр, сунули голову под приводной ремень.
Какой ремень? не понял иронии Мартин. Я чуть не сдох, а они
шутят. Поглядите как следует. Я жив или нет? Руки и ноги целы? Я уже
ничему не верю. Глазам не верю, щипкам не верю... Он ущипнул себя и
засмеялся. Но смех был невеселым. Ведь я себя не видел, ни рук, ни ног.
И вообще ни черта, кроме вас: отовсюду спереди, сзади, сверху, снизу
ваши рожи, как в кривом зеркале.
Погодите, Мартин, остановил его Зернов. Не все сразу. Начнем с
пятна.
Мы присели рядом на корточки, готовые выдавить из него все, что можно.
С пятна? переспросил он. Можно и с пятна. Шагнул на эту золотую
размазню и пропал.
Это мы видели.
Что вы видели? обозлился Мартин. Фокус вы видели. А я
действительно пропал, для себя пропал. Растаял. Ничего не вижу, ничего не
могу ни встать, ни сесть, ни пошевелиться, ни крикнуть. Голоса нет,
языка нет, и вообще ничего нет, только мысли ворочаются. Значит, думаю,
жив.
Понятно, сказал Зернов, сознание не угасло. А потом увидели?
Да еще как! Весь зал с разных точек одновременно. И вас тоже. Каждое
ваше движение до мелочей. Даже как волосы на голове шевелятся, как губы
дергаются и все искажено, искривлено, изуродовано. Вы руку вытянули
она в лопату вырастает. Шагнули вперед и вдруг сломались, пошли волнами,
как отражение в воде. Я плохо рассказываю, но поверьте, мальчики, все это
было страшно, очень страшно, прибавил он совсем тихо.
Но Зернова не удовлетворило рассказанное.
Попробуем уточнить, нетерпеливо проговорил он, вы шагнули в эту
золотую лужу и сразу вошли в состояние умноженного видения.
Не сразу, возразил Мартин. Зрение возвращалось постепенно:
окружающее возникало не резко, расплывчато, а потом все ярче, как в
проявителе.
Долго?
Не помню. Минуты дветри.
Совпадает, удовлетворенно сказал Зернов. Ваше лицо в этих
линзахворонках тоже проявлялось дветри минуты.
Мое лицо? удивился Мартин.
Ваше. Вы видели нас, мы вас. Вероятно, линзы или воронки это
своего рода телеинформаторы. Он повернулся ко мне. Помнишь аналогию с
заводомавтоматом? Ошибку их контрольное устройство нашло сразу, вернее,
причину ошибки. Лицо на сигнальных экранах это информация о нарушенной
связи в цепи логических действий системы. Так сказать, сигнал о
неисправности.
Все, что говорил Зернов, казалось вполне логичным, но очень уж
поземному. Только в этой логически обоснованной картине не хватало одного
пункта.
Для кого предназначалась эта информация?
Зернов ответил быстро, почти не задумываясь:
Для нас. Сегодня мы их контролеры. Не случайные, а облеченные всеми
полномочиями. Впрочем, и нарушение произошло по нашей вине: Мартин склонен
к рискованным экспериментам.
Мартин смущенно рассмеялся:
Я хотел рискнуть. Думал, найду проход... Мы же ничего не знаем, что
здесь творится.
Коечто знаем. И кстати, не без вашей помощи. Только в будущем
воздержитесь от подобных опытов. Говорю категорически.
Слушаю, шеф. Мартин без всякого наигрыша вытянулся повоенному и
откозырнул. Он был великолепен в своем золотогалунном мундире, правда
немного помятом в последнем его приключении, но все же невообразимо
эффектном.
Мы засмеялись.
Смеетесь, обиделся Мартин, а что всетаки произошло со мной, так
и не объяснили. Клиническая смерть с последующим воскрешением? Растворение
тканей? У нас на Земле телепередачи происходят менее загадочно.
Зернов ответил не сразу и без прежней уверенности:
Не знаю, Дональд. Буду знать объясню.
А уверен, что будешь? Это уже вмешался я.
Уверен. От нас ничего скрывать не собираются.
Пожалуй, я и сам в это поверил. Недаром так легко открывались перед
нами и фиолетовые ворота купола, и красные стены цехов. Мы могли идти в
любую сторону вправо, влево, стены раздвигались перед нами даже без
заветного «Сезам, отворись». Конечно, нам не гарантировалась веселая
экскурсия с безвредными аттракционами: неземная техника эта не была
рассчитана на вмешательство человека даже в роли свидетеляэкскурсанта.
Возвращение Мартина удача. А таких удач много не будет. У меня до сих
пор побаливает рубец на горле, оставленный жестокой шпагой Бонвиля
Монжюссо. «Облака» слишком поздно замечают наши реакции. Со сдвигом по
фазе. И очень часто за этот сдвиг приходится расплачиваться собственной
шкурой. И за знание тоже надо платить, хотя бы участием в опасных
аттракционах.
Один из таких аттракционов начался сразу же после того, как мы покинули
«цех радужных ям». Красная стена легко пропустила нас сквозь себя, и мы
очутились в широком коридоре, конец которого тонул в уже привычном
малиновом полумраке. Но странное дело: ощущение тяжести, возникшее в
проходе сквозь багровый кисель стены, не исчезло. Тяжесть навалилась
откудато сверху, пустяковая какихнибудь дветри десятых «же» сверх
нормы, но с каждым шагом она становилась; все ощутимее, словно в рюкзак,
подвешенный за плечи, какойто шутник подкладывал кирпичи. И с каждым
шагом мы сгибались все ниже, и каждый «кирпич» уже давался с трудом.
С трудом разогнувшись, я вопросительно посмотрел на Зернова, но тому
было явно не до ответов на мои школярские «почему». Он тяжело дышал, еле
двигался и плохо видел, поминутно протирая запотевшие стекла очков. Но
даже это давалось ему не легко: шагнув, он останавливался, опираясь на мое
плечо и в свою очередь давая мне отдохнуть. Что и говорить, наш товарищ не
был спортсменом, если не считать первого разряда по шахматам, но
манипуляции с шахматными фигурами мускулатуру не развивают. Тут на помощь
подоспел Мартин. Вдвоем мы рванули Зернова назад.
Куда? запротестовал он. Вперед. Сейчас они снимут перегрузки.
Нет, Борис, возразил решительно Мартин. На этот раз сезам не
откроется. Пять «же». Как на центрифуге.
Он, единственный из нас, держался молодцом сказывалась летная
практика, но и у него отвисли щеки и отекла шея. И он понимал, что
дальше мы не пройдем. То, что он сделал, было, пожалуй, наиболее верным в
создавшейся обстановке. Как в хоккейной баталии, он всем корпусом
отшвырнул нас с Зерновым назад к стене. Здесь было полегче. Я растянулся
рядом с притихшим Борисом и вздохнул свободнее.
Подождем, сказал Мартин, снимут перегрузки так мы заметим. А
спешить незачем.
Да мы и не могли. Силы возвращались постепенно, с уменьшением тяжести.
Через дветри минуты, показавшиеся нам вечностью, стало легче дышать. Мы
переглянулись с Мартином и, подхватив под руки Бориса, помогли ему встать.
Идти сможешь?
Вместо ответа он молча шагнул вперед. Мы с Мартином, бок о бок с ним,
двинулись не отставая. Тяжесть совсем исчезла, и даже ветерком как будто
пахнуло, свежим таким и солоноватым, как утренний бриз гденибудь под
Одессой. Только здесь была не Одесса, и загадочный ветерок нас не
успокоил, а напугал.
Откуда? спросил я чисто риторически, зная, что мне все равно никто
не ответит.
Никто и не ответил. Вместе с ветерком из глубины коридора доносился и
еле слышный звук не то свист, не то шуршание, словно ветерок по пути
шелестел в камышах. Не безобидно шелестел тревожно. Ктото предостерегал
нас или угрожал, приказывал отступить, вернуться, не переходить какойто
неведомой нам границы. И вдруг не Мартин, который обычно рисковал первым,
а я самонадеянно шагнул вперед.
И получил сильнейший удар под ложечку, причем так больно и неожиданно,
что согнулся вдвое, судорожно скривив рот: даже дыхание перехватило.
Что с тобой? удивился Мартин.
Он не успел продолжить, а я ответить. Нелепо взмахнув руками, он
отлетел назад и грохнулся навзничь. Что было с Зерновым, я не видал: новый
удар, на этот раз по ногам, бросил меня в нокдаун. И самое интересное: мы
не видели нападающих. Невидимка наносил удары, а мы валились как чурки.
Преодолевая тупую боль в затылке, я снова поднялся, готовый к отпору.
Мартин стоял рядом, ощупывая челюсть.
Не вывихнул?
Цела. Посмотри, что с Борисом.
Зернов лежал поодаль ничком и, повидимому, без сознания. Невидимка
сбил и его. А может, их было несколько? И почему «было»? Они же, наверное,
перед нами. Я протянул руку и встретил воздух. Шагнул к Зернову и новый
удар едва не свалил меня опять. Но я уже был подготовлен психологически и
ответил ударом... в воздух. А юркий невидимка полоснул меня по спине
сверху вниз с оттяжкой, как плеткой с металлическим наконечником. Мне
показалось, что ремень рассек и мундир, и рубаху и даже кожи на спине уже
нет. Я обернулся, и в глазах потемнело от боли: невидимка ударил меня в
лицо. Этот удар был последним: колени у меня подогнулись, и, уже теряя
сознание, я инстинктивно вытянул вперед руки, чтобы, падая, не разбить
голову.
Очнулся я оттого, что ктото мягко, но настойчиво хлестал меня по
щекам. Открыв глаза, я увидал над собой встревоженные лица Зернова и
Мартина.
Каков нокаут! подмигнул мне Мартин. Пять минут привожу тебя в
чувство.
Что это было? спросил я, еле ворочая языком.
Поля, коротко ответил Борис. Силовые поля с определенной
концентрацией направления.
Для чего?
Полагаю, не для нашего развлечения.
Я только поежился от боли: все тело ныло, как после крепкой тренировки
на ринге.
Незачем было лезть в драку, наставительно заметил Мартин. Они
лежачих не бьют. Вот я и отлеживался, пока они не исчезли.
Их уже нет, коротко пояснил Зернов, помогая мне встать. И
перегрузок нет. Путь свободен.
Зернов ошибался: впереди был тупик красная стена, как и в начале
коридора. Пройдем мы ее или нет?