Кузнец и Лесной Страх
Плакала, плакала горемать, сама сгубившая дочку... к кому идти за
подмогой? Добрые Люди опять надоумили: к кузнецу Кию. У него, дескать,
работник служил, Банника драчливого не побоялся. А коли работник таков,
каков самто хозяин? Неужели Лешего не осилит?
И бабагулена взялась, хоть поздно, за ум. Решилась дочку вернуть.
Помолилась Солнцу небесному, увязала в беленький узелок перстнижуковинья
и самоцветные бусы и к Кию со всех ног:
Возьми, кузнец, серебро, возьми золото, возьми дорогие каменья,
только пособи дитя домой воротить! Твой батюшка Лешего знает...
Это в другом лесу Леший, покачал головой Кий. Ладно, попробую
тебе помочь, не знаю только, получится ли. Ты камнито спрячь...
Стал он снаряжаться. Взял рогатину на крепком ясеневом древке, с
серебряной насечкой у жала, взял охотничий нож вместе с Перуном они его
выковали, когда расставались. И еще оберег громовое колесо о шести
спицахлучах, сработанное из светлого серебра. Кий надел его на плетеный
шнурок и спрятал за пазуху. Велел женщине сказывать, по которой тропе
убежала пропавшая девочка... горемать залилась слезами, но сумела
объяснить внятно. Выслушал ее Кий и отправился в лес. По дороге сорвал
гроздь спелой калины, понес с собою. Улыбнулся любопытному горностаюшке,
прыгнувшему на тропу.
Долго ли шел, коротко ли... Вела его тропа верховым
боромбеломошником, каменными холмами, откуда было далеко видно кругом:
густые кудри вершин и стволы в жарких медных кольчугах, тихие лесные озера
и радуги, дрожащие над перекатами. Красные гранитные скалы и само далекое
море в зеленом кружеве островов, безмятежное к исходу теплого дня...
Потом отступили холмы, и места сразу сделались глуше: зачавкало под
ногами, встали по сторонам безмолвные черные ели. По макушкам еще
скользили солнечные лучи, но впереди, над тропой, начал собираться
вечерний туман. Невольно подумалось Кию сюда, на самое лесное дно,
ДаждьбогСолнышко если когда и заглядывал, то разве что в полдень.
Вспомнил Кий светлого Сварожича, Подателя Благ... и вовремя спохватился:
тропато где? Оказалось, уже соступил, уже начал ктото с толку сбивать.
Елееле вернулся Кий на тропу, и, что таить, сделалось ему жутковато. Ну
да не с полдороги же поворачивать.
А невеселые тут места, сказал он громко вслух. Небось, прежний
Леший не так и досадовал, что проиграл!
Метнулась из чащи сова, чуть не задела крылом...
Как раз к темноте вышел Кий на поляну, где разделялась тропа: направо
пойдешь в топь попадешь, налево пойдешь из болота не выберешься. Здесь
Кий остановился. Набрал сухого валежника, высек Огонь, давай костер
возгнетать. Устроился же он на самой росстани там, где расходились две
тропки. А просить позволения у Лесного Хозяина и не подумал. Рассудил так:
осердится верней припожалует. Повечерял салом да хлебом, пожевал на
заедку кислый леваш из сушеной тертой черники и лег, завернувшись в
теплый меховой плащ, но глаз не сомкнул. Стал Лешего ждать.
Всем ведомо, как гневается Леший, когда в его владениях укладываются
спать на тропе. А уж на росстани, да не спросясь!.. Вот приблизилась
черная полночь, безвременье, когда сменяются сутки, и вдруг безо всякого
ветра зарокотали, жутким стоном застонали лесные вершины... лихой мороз
пробежал у кузнеца по спине, только он и виду не подал. Лежал себе, где
лежал, не шелохнулся. Понял: Лесной Хозяин недалеко, пугать начинает,
сейчас придет с места сгонять.
...Потом померещилось, будто кто зашагал тяжелым великанским шагом по
лесу, ближе и ближе, ктото выше самых высоких деревьев, с шумом и
треском, ни дать ни взять вековые стволы переламывая, как сухие лучинки!
Бежать впору без оглядки но и в этот раз молодой кузнец не двинулся с
места, только на другой бок повернулся. И не дошел до него великан, утих
шум и треск но тотчас долетел бешеный топот разлетевшейся тройки,
неистовый перезвон колокольцев: откуда бы взяться коням на узенькой
тропке, в непроглядной лесной темноте?.. А все одно мчится, храпит, вот
сейчас копытами в землю вобьет...
Тут уж Кий схватился одной рукой за железный наконечник копья, а
другой нашарил за пазухой оберег громовое колесо, стиснул вспотевшей
ладонью. Да кто бы не напугался!.. Все ближе топот, все ближе взбесившиеся
колокольцы... и вдруг минуло только холодный ветер прошелестел над
поляной, взъерошил кузнецу русые кудри. Далеко был в ту пору Перун, а все
ж помогло серебряное колесо, дало силу выстоять против третьего страха.
Стал Кий дальше ждать, терпеливо приманивать Лешего, точно зверя к
ловушке. И приманил. Скоро услыхал в лесной тишине, как подкрался к нему
ктото сзади и раз! пнул в спину ногой, да тут же и отскочил. И
ворчливо сказал человеческим голосом из кустов:
Ты что не спросясь на моей дороге разлегся? Уйди!
Не поднялся Кий, лишь отмахнулся, точно от комара. Снова подкрался
Леший и пнул его:
Уйди с тропки, невежа, тебе говорю! Не то разума лишу, совсем
погублю!
Но Кий знал Леший может разум отнять только у того, кто как следует
испугается. И ведь дождался, чтобы Леший в третий раз к нему подошел и
показался в отблеске углей. И тутто вскинулся молодой кузнец, обхватил
его поперек, подмял под себя:
Ты, шишка еловая, у матери девчонку увел?
Забился, затрепыхался Леший в его крепких руках, хотел вырваться,
хотел страшным голосом закричать, но и того не возмог сел Кий на него
верхом, показал серебряный оберег, пригрозил веткой красной калины:
Где девчонка? Веди, а то знаешь что над тобой учиню!
Понял Леший устами этого пропахшего дымной кузницей паренька вещал
ему сам Бог Грозы, властный выпустить Огонь в его лес, а самого облечь
звериной шкурой да так и оставить. И присмирел Хозяин Лесной, съежился,
горько заплакал:
Да не со зла ведь... один я, избенку и то некому подмести... а
мать, слышу, отказывается, решил не нужна...
Ладно, веди, нахмурился Кий. Отдашь без проказ, может, помилую.
Он уже разглядел, что в этом заболоченном, заморенном лесуернишнике
и сам Леший был никудышний: седой, сгорбленный, в одной рубахе оборванной,
в поршнях дырявых.
Это ты, что ли, спросил Кий, у Железных Гор доселе жил?
Жил, батюшка, закивал Леший. Так разве там жизнь? Вовсе дерева
расти перестали, один мох... А что за лес был! Сосны до неба, куда
здешним! Голубика была во, с кулак! А малина! А земляника!..
А что же вы, пришлые, молвил Кий, боровогото Лешего обидели?
Скрутили да бросили. Не по Правде живете!
Обидели, кормилец, обидели, покаялся Леший. Это мы с дружком,
тоже беглым, хмельного меду опились... да как уж тут не напиться?
Поневоле жаль его сделалось Кию. И в который раз подумал кузнец: а
ведь грянет несчастье с этих Железных Гор, несчастье, какого старейшие
старики не знавали. Теперь уже, сказывали, прилетал невиданный Змей там
корову порвет, там за девкой погонится, там ручей или реку заляжет, ни
пройти без выкупа, ни проехать... Быть беде, что и Леший разбойный братом
покажется!
Так думал Кий, а руки с оберега между тем не снимал. И покорно привел
его стариклесовик в самую крепь, в заросшее глухое урочище. Дунул,
свистнул, топнул ногой и обнаружилась покосившаяся избушка, приподнятая
на угловых пнях, точно на птичьих ногах.
Поправить бы избу, развалится, посоветовал Кий. Леший только
носом зашмыгал:
Кто же мне ее поправит? И кого ради трудитьсято? Вот внучку вроде
завел, и ту отбираешь...
Вошли они в избу. Поглядел Кий так и есть, сидит девочка, шьет
чтото старательно, а вместо светца с лучинами яркая гнилушка мерцает.
Увидела девочка Лешего, обрадовалась:
Здравствуй, дедушка! А я твою свиту зашила! и на Кия: А ты кто?
Фу, от тебя дымом пахнет...
Понял кузнец уже облесела девочка, еще чуть, совсем лисункой
станет, маленьким лешачонком. Он сказал ей:
Пойдемка домой! Тебя мать ищет, зовет!
Не пойду, отмолвила девочка и губы надула: Мне у дедушки
хорошо, он меня белым хлебушком кормит, пряниками... вот!
Протянула ручонку, а вместо хлеба и пряников мох да сухой березовый
гриб... Тут Леший вступился:
Видишь, сама не хочет. Пускай у меня останется!
И уж протянул корявую лапу по головке погладить. Только молодой
кузнец чуть раньше успел: выхватил за плетеный шнурок серебряное колесо,
громовый оберег. И как подменили девчонку! Завизжала, за Кия спряталась:
Дяденька!.. Пойдем к маме скорее! Домой!..
Хотя по летам какой он ей дяденька так, братец старший, едва
бородку завел.
Не серчай, дед, сказал Кий. Люди к Людям, а Лешие к Лешим,
негоже иначе.
Взял девочку на руки, завернул в теплый плащ, выглянул в двери: утро
уж близко. А старый Леший сел на подгнившую лавку и горько загоревал:
Опять я один...
На рубахе его были заплаты, положенные детской рукой, старательной,
но неумелой.
Ты вот что, дед... молвил Кий поразмыслив. Боровой Леший отцу
сказывал... В березняках за рекой лешачиха, слышь, овдовела, лешачата
малые осиротели...
Правда?.. вскинулся Леший. А где, скажи, те березняки за
рекой?..
На том распростились. А чтобы Кий не плутал с девочкой на руках,
Леший скатал из мха и травы зеленый клубочек, пошептал над ним, кинул под
ноги кузнецу. Запрыгал клубочек и побежал прямохожим путем через лесные
чащобы, вывел Кия к знакомым местам, на край опушки, тут и рассыпался. Вот
выплыл в небо светлый Даждьбог, и разом запели в деревне все петухи, а
встречь кузнецу побежала заплаканная женщина:
Дитятко!..
Подумалось Кию вправду что ли схватилась баба за ум. Он так и не
взял драгоценного узелка:
Прибереги, дочке сгодится, как подрастет.