* * *
Эгерт не любил подземелий. Кто их, впрочем, любит наверняка не
узники, годами гниющие в каменных мешках либо неделями дожидающиеся
пыток... А Солль слишком хорошо помнил, как шел этим коридором в соп
ровождении Фагирры и городского палача, и как пахло в пыточной, и ка
кие крики доносились сквозь толщу стен...
Палач поднялся навстречу; был он удивительно похож на своего пред
шественника, двадцать лет назад раздувавшего для Солля жаровню. Впро
чем, Эгерта раскаленный металл не тронул... А Тория...
Внутри него захлопнулась некая дверца: запрещено. Не сейчас, в са
мом деле... Не думать...
Он кивнул сопровождавшему его тюремщику; тот передал свой факел
палачу и исчез в боковом коридоре. Палач, с виду похожий скорее на
мастерового, вопросительно склонил голову к плечу; Солль кашлянул,
прочищая горло:
Ну?
Готовый, отозвался палач степенно. Жд„ть.
Низкая железная дверь гостеприимно распахнулась перед господином
полковником; наклонив голову, Солль шагнул в камеру пыток ту самую,
где много лет назад говорил с ним Фагирра.
Два факела, укрепленные в железных кольцах, давали даже больше
света, чем хотелось бы Соллю. Жаровня на трех ногах подмигивала крас
ным; у стены стояли кресло с подлокотниками и низкая круглая табуретка.
Перед жаровней помещался широкий топчан; сейчас он жалобно поскрипывал
под грузом мощного, обнаженного, покрытого потом волосатого тела. За
пах дыма в камере мешался с ядреным духом немытого мужика.
Солль передвинул кресло подальше и сел, положив руки на подлокот
ники. Палач принялся отбирать инструменты. Солль не глядел в его сто
рону; слушая отвратительный лязг, он вспомнил задумчивые глаза судьи
Ансина: «Это не твое дело, Солль... Но я понимаю, почему ты за него
берешься».
Сова ждал. Глаза его больше чем обычно напоминали круглые желтые
плошки на морде хищной птицы; кожа на лбу разошлась, открывая длинную
рану последствие удара, спасшего Соллю жизнь. Руки и ноги атамана
были намертво прикручены к топчану. Бороду и волосы палач успел умело
обкорнать; неглубокая рана на плече уже затянулась, но шея попрежнему
была обвязана тряпкой, и тряпка пропиталась кровью.
Палач закончил приготовления и встал за спинкой кресла, ожидая
распоряжений. Мысли Эгерта оказались непривычно тяжелыми и вязкими
он никак не мог придумать вопрос. Впрочем, так вот сидеть и молчать
тоже разновидность пытки...
Сова чуть пошевелился и сдавленно вздохнул. Ребра его поднялись и
опали; поперек груди тянулся старый сизый шрам, внизу живота курчави
лись нетронутые палачом волосы, и небывалых размеров мужское достоинс
тво безвольно свешивалось на бок.
Эгерт отвел взгляд но Сова успел перехватить его, и к своему
удивлению Солль заметил на дне атамановых глаз искорку самодовольства.
Палач переступил с ноги на ногу.
Сова смотрел теперь прямо Эгерту в лицо; это не был взгляд жертвы.
Атаман смотрел бы точно так же, глядя из удобного кресла на привязан
ного к топчану Солля. Эгерт снова удивился Сове можно было отказать
в чем угодно, но только не в мужестве.
Клещи в жаровне приобрели малиновый оттенок. Солль представил себе
запах горелой плоти и болезненно поморщился; Сова расценил это как
проявление слабости, и во взгляде его снова проскользнула тень удов
летворения. Эгерт разозлился.
Не так давно они сидели рядом самецубийца и мальчик, которому
Солль когдато дал имя. Они говорили о чем? Луар принимал из этих
рук нечто что именно? «Господин Луар»... «Вежливо, чтобы не сказать
почтительно..." Почтительный Сова? Кланяющийся кому Луару?!
Вот что, голос его звучал холодно и ровно, как он того и хо
тел. Вот что, Ишта...
Палач шагнул вперед, приготовившись исполнять приказ. Эгерт дернул
уголком рта:
Отдохни, Ишта. Постой за дверью, дабы мне не мешали. Никто. Ты
понял?
Палач смутился; очевидно, распоряжение полковника полностью шло в
разрез с приказаниями, полученными от судьи.
Солль нахмурился; некоторое время они с Иштой смотрели друг на
друга, и палач решал, стоит ли возражать. Прошла почти минута, прежде
чем он отказался от такой попытки, поклонился, с сожалением глянул на
жаровню и бесшумно скрылся за низкой дверью.
Эгерт проследил, плотно ли закрыта железная створка; вернулся,
прошелся вокруг треноги, стараясь не глядеть на Сову. Сейчас тот снова
убедился в его, Солля, уязвимости: полковник желает знать и не хо
чет, чтобы знали другие. Тайна, известная Сове, была теперь единствен
ным оружием атамана и этому оружию противостояли малиновые клещи,
полученные Соллем в наследство от палача...
Солль круто повернулся. Взгляд его встретился со взглядом Совы, и
разбойник, кажется, на секунду смутился.
Правда ли, что ты служил Лаш? уронил Солль негромко.
Сова через силу ухмыльнулся. Эгерт, впрочем, и не ждал от него
легких ответов.
Твое время не безгранично, заметил он, разглядывая приготов
ленные палачом приспособления. Твоя смерть может быть легкой... Пре
дел мечтаний. Легкая смерть. Будешь говорить?
Буду, сказал Сова неожиданно. Голос его осип, но звучал вполне
внятно. Ты, полковник... еще упрашивать меня будешь: замолчи, мол.
Ято скажу, а ты вот... не боишься?
Эгерт с трудом сдержал желание ударить лежащего. Прошелся, слушая
собственные шаги; уселся на подлокотник кресла:
Я вот не боюсь, Сова. Пуганый я. О себе думай.
Обо мне уже подумали, атаман громко сглотнул. Мне все од
но... Да вот только... он замолчал, глядя на Эгерта с нескрываемой
издевкой, явно ожидая вопроса.
Не «все одно», Эгерт снова встал. Подошел к жаровне, потрогал
пальцем рукоять клещей, отдернул руку. Не «все одно», Сова... Я ведь
на части тебя порежу. Все, что висит, повырву с корнем... И язык тоже.
И не будет «только» одно мясо бессловесное, подавишься своим «толь
ко»...
Сова часто задышал:
Запаришься... Грязи побоишься, полковник. Измараешься по уши...
Хотя... он хрипло хохотнул, и так ты получаешься в дерьме, полков
ник... Как я.
Солль мысленно выругал себя за недостойную уязвимость. Слова Совы
не должны волновать его а вот донимают, жгут, будто он, Эгерт пы
таемый...
Он отыскал среди палачова имущества кожаные рукавицы засаленные,
неоднократно бывавшие в деле; при мысли, что придется сунуть в них ру
ки, его жестоко передернуло.
Говори, падаль, он шептал, не разжимая стиснутых зубов. Го
вори, служил в Ордене?
Так и ты ж собирался служить, Сова усмехнулся. Я тебя сопля
ком помню... Господин тобой как чуркой игрался. А мог бы и плащом ода
рить так побоялся ты, полковник, обгадился, сбег... Ничегоо... и
атаман многозначительно прищурился.
Солль потратил несколько секунд на то, чтобы успокоить дыхание.
Кровь бешено стучала в ушах небо, где же все его хладнокровие?! За
чем он тянул эту падаль со дна, что он хотел услышать?!
Ничегоо, протянул он в тон Сове. Что с хозяином случилось,
помнишь? Только ты, дружок, так легко не отделаешься. Говори!..
Уже придуманный было вопрос не уместился у него на языке, не поже
лал быть высказанным вслух; он сверлил Сову взглядом, надеясь, что тот
сам по себе выболтает нечто, интересующее допросчика.
Сова прекрасно понял, о чем его хотят спросить. Эгерт похолодел
при виде атамановой улыбки; Сова аккуратно облизал губы:
Что?
Издевается, подумал Эгерт, и ухватился рукавицами за рукоятки кле
щей. Вот оно, дожили полковник Солль как заплечных дел мастер... А
клещи уже были. Только там были отточенные, как шило, длинные ручки
Фагирра напоролся, острия вышли из спины... Удивительно, это какая
должна быть сила, чтобы пробить насквозь... Неужели...
Говори, скотина, голос Эгерта казался ему чужим, но тем не ме
нее вполне внятным и вполне спокойным голосом. Клещи в руках не дрожа
ли; их малиновый клюв дымился.
Мышцы связанного Совы сами собой напряглись но на лице не было
стаха.
Что? снова спросил не без ерничества. Что говоритьто, пол
ковник, ты спросика!
Теперь Солль смотрел на Сову изза малинового клюва клещей; такой
ракурс придал ему уверенности:
Про мальчишку. Все. Когда, зачем, о чем...
Про какого мальчишку? глаза Совы насмехались. Имечко пожал
те, полковник, мальчишек много было для разных надобностей... он ух
мыльнулся так отвратительно, что Эгерта чуть не стошнило.
Луар Солль его имя, выдавил он, с ненавистью глядя в желтые с
ободком глаза. И если ты соврешь, падаль...
Сова захохотал.
Он смеялся, запрокинув голову и ударяясь затылком о топчан; Эгерт
стоял над ним, сжимая в руках клещи, хватая спертый воздух ртом.
Сова отсмеялся. Прищурился, заглядывая Эгерту чуть не в самую ду
шу:
Да, полковник... Лучше бы тебе... Лучше заплатил бы мне... за
молчание... Потому что мальчишка этот... он лукаво прищурился, вы
держивая почти театральную паузу. Солль удерживал ставшие вдруг непо
мерно тяжелыми клещи и с ужасом ощущал мутную волну, зарождающуюся на
дне его сознания.
Если Луар... Нет. Он, Эгерт, не сможет жить и секунды. Если ока
жется, что Луар...
Мертвая девушка на дороге. Бурая кровь на босых ногах, дым, обго
релый труп...
...Мокрый сверток в руках. Мутные глаза и прожорливый рот, и разо
чарование, в котором даже себе стыдно признаться: и это сын?! ...Зе
леная шишка и живой перламутровый жук... ...Я хочу быть как ты... Но я
никогда не буду фехтовать, как ты...
Мальчишка этот, Сова перевел дух, еще покажет тебе, что и в
какую цену, полковник. Он... поди возьми его. Проткни его, попытай
ся... Того проткнул а этот тебя нанижет, как лягуху... Ты б видел,
что он творил, глаза Совы мечтательно закатились. Я ведь всем
расскажу, что он творилто, сынишка твой... Атамановы глаза откати
лись обратно и издевательски сузились, он попытался приподняться на
локте, но цепи опрокинули его обратно. Да мне как сказали, что он
вроде как твой... Дохохотался до пуза, чуть штаны не промочил... Не
сопи, полковник, что уж, с кем не бывает... Не сопи и зенками не бе
гай. Подгуляла твоя баба, айяйяй, с господином подгуляла, можешь те
перь и бабу проткнуть... А про мальчишку расскажу, отчего не расска
зать... Только ты судью позови. Да писца, да кого хочешь, да хоть на
площади... он вдруг оборвал себя, с трудом придавая своему лицу неп
ривычное, почти участливое выражение: Только жаль мне тебя, полков
ник. Бабакурва и сыночекпащенок... Отомстил тебе господин. И за меня
тоже. Как совьешь себе удавку вспомни Сову... А мальчишка... и он
смачно щелкнул языком. И петли, и угольки, и колодцы, и железо, и
бабы, и девчонки... Ой, мальчишка твой, жаль, не увижу я... как он те
бя прищучит, полковник. Папашкуто...
Врешь, сказал Эгерт глухо. Скажи, что врешь, падаль, или...
Или что? усмехнулся Сова. На, жги! Господин вот тоже жег, и
меня научил, а уж я... хехе, я его научил, и он...
Врешь!!
Пламя факелов, кажется, содрогнулось. Соллев голос раскатился по
закоулкам подземной тюрьмы, многократно повторяясь, ударяясь о стены,
путаясь в лабиринтах и замирая в тупиках. Гдето за толстыми стенами
вздрогнули узники и повели мордами жирные тюремные крысы.
Сова не отвечал. На дне его глаз светилась победа.
Мутная волна, поднимавшаяся из Соллевой души, встала во весь рост
и захлестнула и мысли его, и чувства, и память.
В эту секунду он на миг понял Фагирру. Понял всех на свете палачей
как сладостно оборвать эту ухмылку. Как сладко оборвать это грязное
торжество, не отыграться, так хоть отомстить... И не важно, что прав
да, а что ложь. Есть только желтые с ободком глаза и волосатое тело,
способное испытывать боль. И оно испытает ее море боли, океан стра
даний, из часа в час, изо дня в день, Солль не устанет, у них впереди
долгая жизнь, долгая пытка...
В лицо ему ударил удушливый запах горящего мяса. Желтые глаза Совы
вдруг сделались черными так расширились зрачки; первые секунды он
еще сдерживал крик, притворяясь равнодушным но уже спустя мгновение
стены пыточной потряс дикий вопль, сменившийся хрипом. Узники за толс
тыми стенами содрогнулись, а городской палач, стороживший под дверью,
уважительно покачал головой.
...Эгерт опомнился. Уронил клещи, закашлялся от горелой вони; ка
шель перешел в позывы на рвоту зажимая локтем рот, Солль отошел в
дальний угол пыточной. Там, по счастью, обнаружилось ведро воды.
Сова хрипел; с каждым хрипом у него в груди будто лопались пузыри.
Зачем он врет?! Ведь это ложь, теперь, ткнувшись лицом в мокрые ладо
ни, Солль понимал это яснее ясного. Ложь и отвратительный удушливый
смрад. Паленым. И какоето воспоминание, которое ходит вокруг да око
ло, и не разглядеть, не схватить, ускользает, как прерванный сон...
Корзинка с зеленым хвостом петрушки. Стая мошек за окном... И
осень, пятипалый лист, прилепившийся к стеклу. Рука на глазах...
Черные волосы и чистая белая кожа. И уродливый приземистый топ
чан... И жаровня. и крючья. И обугленная плоть. И...
...Зимний день. Снег... Снежинки на ее плечах... Искрящиеся грани
невесомых кристаллов и прозрачные грани бесконечного мира.
...На голову ниже его. Она казалась рядом с ним подростком, почти
ребенком... Он осмелился прикоснуться к ней впервые. Узкие плечи
вздрогнули... Тогда, изо всех сил желая утешить и смертельно боясь ос
корбить, он осторожно привлек Торию к себе....
Синие тени на снегу застыли, слившись в одну; оба боялись поше
вельнуться и тем спугнуть... Безучастным оставался лежащий за стеной
город, и холодно поблескивала замерзшая река, и только ветер...
Ветер.
Солля трясло. Мокрый и обессиленный, он твердо знал, что, обернув
шись, увидит распятую на топчане Торию. Что они с ней проделывали?!
Она никогда не рассказывала до конца, не желала помнить... Тория...
Созвездие родинок на высокой шее. И клещи... Небо, а он не защитил, не
избавил... Не избавил тогда, не избавил сейчас... И это его хваленая
любовь?! Его отречение от самого святого, его предательство, грязь на
белом... Синие тени на снегу. Девочка, надежда, радость... Он предал
ее и себя, и все эти годы любви и жизни перечеркнул звериной рев
ностью... А ведь то, что творил с ней Фагирра, было всего лишь изощ
ренной пыткой!..
Он зажмурился и застонал; осознание ошибки и вины заставило его
впиться зубами в собственную руку. Рот его тут же наполнился кровью;
слизывая соленые капли, он прислушивался к благодатной боли будто
налипшая на его душу короста, которую он привык считать собственной
кожей, разом опала, обнажая голые нервы и освобождая от гнили, гноя,
мерзости...
Мерзость, сказал он шепотом. Тор, я был мерзавец... Но Тор,
я же уже иду... Я иду... уже...
Сова прерывисто, с хрипом вздохнул Солль даже не взглянул в его
сторону. Железная дверка скрежетнула на заржавленных петлях.
И когда дверь закрылась за Соллевой спиной, Сова невесть почему
понял, что проиграл.