26. Еще Одно Перевоплощение
Тебя ищут, Анджей! Катер сейчас отплывает.
Рослов сидел в «переговорной» у столика, опустив голову на руки. После
операции Корнхилла все здесь снова напоминало покинутый публикой цирк.
Я остаюсь, девочка.
Зачем? Корнхилл оставляет здесь полицейский наряд до утра.
Вот я и вернусь с ними.
Я боюсь, Анджей.
Еще смешнее. Я не один. Да и нападение не повторится.
Я боюсь Селесты, Анджей.
Он друг, глупышка. Теперь уже наверняка можно сказать, что друг.
И позволил стольких убить.
Его нельзя судить, Яна, по законам нашей морали. Это не человек.
Жизнь и смерть для него информация. И всетаки он друг. Он позволил и
еще одно очень важное для уточнения контактов. Объяснения после
разговор долгий. А пока включи мои записи. Пленки не в сейфе у Смайли, а у
меня в шкафчике. Вот ключ. Коечто уяснишь. И скажи Корнхиллу: пусть меня
не беспокоят.
Оставшись один, Рослов прислушивался минутудругую, не войдет ли Смайли
или инспектор полиции. Он даже приоткрыл дверь к причалу, но все было
тихо. Потом раздался гудок отплывающего катера, и, облегченно вздохнув,
Рослов захлопнул дверь. Теперь можно было ожидать прямого контакта с
Селестой. Откликнется ли он, ответит ли? А у Рослова были вопросы, на
которые он сам ответить не мог. Почему Селеста принял такое неожиданное
решение? Правда, не совсем неожиданное: Рослов просил об этом. Но почему
он согласился? Из запрограммированного любопытства к «осложненной»
информации? А ведь он мог и не осложнять ее: довести до конца
информативный обмен с ИгерРайтом, не переключая «игру» на Рослова,
рефлективно среагировать на появление Корнхилла и позволить налетчикам
уйти с необходимой им информацией. Сложилась явно проблемная ситуация.
Требовалось принять одно из двух взаимно исключающих друг друга решений.
Нужна была воля, личность. Селеста ее продемонстрировал. Понял ли он это и
было ли это сознательной, хотя и подсказанной мыслью? Подсказанной
Рословым, его отчаянным призывом к воле Селесты. Выполнялась ли этим уже
измененная программа «поиска» информации или дополнительно
программировались новые задачи?
Селеста ответил, как всегда, неожиданно и без «миражей»:
Слишком много вопросов. Начинай по порядку.
Почему ты согласился на подсказанный мной подмен?
Интенсивность волны. Мысль высокой энергетической мощности и большой
информационной чистоты.
Но ты мог не согласиться, мог дать информацию, нужную ИгерРайту, и
отпустить его с миром.
Мог.
Ты знал, о чем он собирается спрашивать?
Знал.
И сознательно не остановил эксперимента, когда я повел его посвоему?
Да.
Значит, ты знал и о моих планах, когда подключал мое сознание к
твоему информарию?
Знал.
Тогда ты сделал выбор, а для выбора нужна воля. Ее не включили твои
создатели в сумму идей, заложенных в программу. Следовательно, новая идея
была заложена после. Я имею в виду выбор решения в проблемной ситуации.
Да.
С нашей помощью?
С твоей.
Спасибо. С расширением программы расширяется и область «поиска»
информации, заключенной в контактах, в частности в разнообразной форме
человеческих рассуждении. Ты можешь не только отвечать, но и задавать
вопросы, а получая ответы, принимать решения. Для таких решений нужен
критерий.
Он есть.
Какой?
Твой. Я совершенствуюсь.
Тем лучше. Тогда подключи меня к ИгерРайту. В твоих контактах с
человечеством полезно знать не только друга, но и врага.
Он сейчас спит.
Где?
На яхте. В Норфолке их ждет самолет собственный, сверхскоростной.
Кого «их»?
Их двое. Он и Кордона. С пилотом самолета они уже связались по радио.
Тотчас же по прибытии в Норфолк вылетят в ЛосАнджелес. Там Кордона
исчезнет, а ИгерРайт прямо с аэродрома проследует на виллу в
СантаБарбару.
Когда он прибудет?
К утру.
Подключи меня тотчас же. А пока я прилягу в дежурке радиста...
Рослов проснулся от сильных ударов по телу на резиновой кушетке, возле
мраморного бассейна в полу в ослепительно белой ванной. Массажист
«работал» над его поясничными мышцами.
Вот что значит спать сидя, шеф, сказал он, сильно и ловко
поворачивая Рослова на бок.
И тутто Рослов увидел свое вернее, не свое тело, более крупное,
упитанное и волосатое. Он хотел тронуть подбородок и не мог: рука не
повиновалась его мысли, но по тому, как провел рукой массажист по его шее,
он понял, что и привычная борода исчезла. Теперь он понял, что «подключен»
к ИгерРайту, который думал о другом, не сознавая своей связи с Рословым:
два сознания, две личности. Одной принадлежит тело и окружающий мир,
другая подключена к ней, как универсальный видеофон. Трэси мыслит и
действует, ничего не зная о близости Рослова, Рослов контролирует все его
мысли и действия, не имея возможности ничему помешать. Ему уже давно
надоел массаж, но он бессилен сказать «хватит!", а вместо этого, покорно
подставляя свое тело шлепкам, спрашивает чужим, хрипловатым голосом:
Что ты сказал репортерам?
Что вас только что привезли из клиники и врач разрешил теплую ванну и
массажные процедуры.
Что они спрашивали?
Какой массаж: лечебный или обычный? Я сказал, что доктор Хис
предпочитает обычный и считает вчерашний инцидент чистой случайностью, не
угрожающей состоянию здоровья.
Книжно изъясняешься. Отрепетируй попроще. Хис здесь?
Ждет в приемной. Вместе с ним тип в золотых очках и с недозревшей
бородкой.
Пусть подождет. Позови Хиса.
«Интересно, когда Трэси привезли из клиники и почему из клиники, связан
ли Хис с клиникой и зачем Хис вообще?" подумал Рослов, а голый человек
на кушетке тоже подумал: «Хис не спешит. Хороший признак».
Хис, тучный, представительный мужчина, нежнорозовый, несмотря на свои
пятьдесят, действительно не спешил. Вошел с чувством профессионального
достоинства и сел на табурет массажиста без приглашения, положив в ноги
лежавшему пачку пухлых двухцветных газет.
Вчерашние вечерние? спросил Трэси.
Есть и вечерние.
Прочти вслух. Я без очков.
Хис развернул газету и прочел на первой странице:
«Финансист отменяет прием. За несколько минут до появления гостей на
вилле Джошуа ИгерРайта его увозят в частную клинику доктора Хиса. Острая
боль в области грудной клетки. Однако боль скоро проходит, и специальные
кардиологические исследования не обнаруживают серьезных нарушений
сердечной деятельности. Доктор Хис и дежурный персонал клиники успокаивают
друзей больного: «К утру профессор будет уже дома, а пока сон, сон, сон».
«Почему профессор?" мысленно спросил Рослов, а ИгерРайт спросил
устно:
А что в утренних?
То же самое, шеф. Финансовый обозреватель Джони Листок даже позволяет
себе пошутить: «В связи с внезапным заболеванием Джошуа ИгерРайта
держатели акций сомалийских радиоактивных руд обеспокоились, не вызвана ли
болезнь упорно циркулирующими слухами о предстоящем понижении этих акций
на бирже в НьюЙорке? Спешим успокоить встревоженных: болезнь выдающегося
ученогофинансиста оказалась столь же недолговечной, сколь и слухи, якобы
ее породившие».
Голый человек на кушетке хохотнул и надел халат.
Неплохо сработано.
Железобетонное алиби, сэр.
«Все подготовлено, подумал Рослов, место, время, событие,
свидетели. Даже газеты в лице репортеров, редакторов и обозревателей
деятельности выдающегося финансиста. Кто ж поверит, что выдающийся
финансист в это время за две тысячи миль отсюда руководил бандой
налетчиков в территориальных водах другой мировой державы? Даже Корнхилл
сделает вид, что ошибся».
В халате ИгерРайта Рослову было жарко, но тот, должно быть, привык.
Потянувшись, он сказал Хису:
Кто был с вами в приемной? Видер?
Он.
Наверное, сердится, что я предпочел сначала увидеть тебя?
Кто и когда на вас сердится, шеф? Тем более Видер. Вы же ему платите
втрое больше, чем мне.
Он стоит этого, Хис.
Я понимаю: сомалийские руды?
Не только. Он физик, Хис. А наше время век физики. Проведика его
на «островок уединения», достань виски и скажи, что я сейчас выйду.
Не переодеваясь, в том же халате, Рослов Трэси подошел к зеркалу и
мысленно усмехнулся: на него глядел шеф банды налетчиков, тот же гибкий и
подвижный, несмотря на торс тяжеловесаборца, не молодой, но и не старый,
умевший в свои шестьдесят казаться моложе на двадцать лет, в каждом своем
движении хищник; только вместо синей матросской фуфайки на нем пестрел
цветастый персидский халат. «Еще держусь», с удовлетворением подумал
Трэси. «Сволочь», прокомментировал Рослов и в чужой, ненавистной шкуре
не спеша прошел в неожиданно открывшуюся дверь, хотя в ней не было ни
кнопок, ни ручек. «Фотоэлемент», успел подумать он и шагнул навстречу
поднявшемуся с ближайшего кресла долговязому блондину с русой бородкой и в
очках с тоненьким золотым ободком. ИгерРайт ничего не думал, он просто
шел, как хозяин навстречу слуге, высоко, очень высокооплачиваемому слуге,
но оплата в данном случае интересовала лишь слугу, а не хозяина. Он даже
не счел нужным одеться для разговора с ученым, терпеливо поджидавшим его,
наверно, более часа. Он не разглядывал и зала, в котором все было «не
делово» и «не кабинетно», а столики с напитками и сгруппированные возле
них кресла напоминали «островки уединения», о которых ИгерРайт говорил
Хису. Здесь ИгерРайт, несмотря на халат и голую волосатую грудь, был
всетаки ИгерРайтом, а не Трэси; «выдающимся финансистом», а не атаманом
шайки морских пиратов; владельцем одной из богатейших вилл в Южной
Калифорнии, а не дирижером сомнительных операций, участники которых
называли его весело и дружелюбно «шеф».
Я подготовил все материалы, профессор, вежливо сказал Видер.
«Опять профессор», удивился Рослов и тут же получил разъяснение.
Брось «профессора», сынок, поморщился Трэси. Профессор это
учитель. Профессор я для таких же тузов с мошной, потому что больше их
смыслю в передовой науке, вернее, в том, как выгоднее и лучше ее
использовать. А ученых, которым я плачу, мне учить нечему. Им я
приказываю.
Слушаю, сэр.
Отбросим и «сэра». Разговор на равных. Я спрашиваю ты отвечаешь. Не
понимаю объяснишь. Только не забирайся в научные джунгли я не магистр
и не бакалавр. И не упрощай: читаю не только комиксы.
ИгерРайт помолчал, позволяя Рослову оценить положение: разговор пойдет
о Селесте, об этом знают оба, и оба к нему готовы.
Селеста разведчик другой планетарной цивилизации. Таково всеобщее
мнение, начал Трэси.
Не всеобщее, но бесспорное. И даже не планетарной, а, может быть,
галактической.
Значит, в любой момент собранная на Земле информация может оказаться
в распоряжении этой цивилизации?
Видер подумал и ответил, скрывая недоумение:
Теоретически да. Но Селеста существует семь тысяч лет, если принять
за основу наше летосчисление и правдивость высказываний. С не меньшей
вероятностью можно допустить и большее долголетие: почему семь, а не
восемь или сто восемь? А вдруг проблема надежности информария рассчитана
не на тысячи, а на миллионы лет? Таких допущений можно сделать сколько
угодно. Информация Селесты поступала и продолжает поступать по адресу его
отправителей. Поступление информации прекратилось, но информарий не
уничтожен. Цивилизация, создавшая Селесту, давно погибла, а селектор
работает вхолостую. Ни одно из этих допущений не позволяет говорить об
угрозе для человечества.
А для частных лиц или организаций?
При неуправляемых контактах да. Даже для государств. Но угрозу
можно предотвратить специальной договоренностью, как, скажем, ядерную
войну.
Не проще ли уничтожить сам информарий?
Как уничтожишь нечто невидимое и невещественное? удивился Видер.
Судя по опубликованным данным, Селеста даже не газ, а незнакомый нам вид
энергии.
На этот раз Трэси ничего не спросил, он молча сосал сигару, позволяя
Рослову читать его мысли: «Можно, конечно, раздуть кампанию,
популяризирующую прямую или косвенную угрозу Селесты. Можно даже создать
партию на этой платформе и протащить своего кандидата в губернаторы или в
сенат. Потребуются крупные, очень крупные капиталовложения... А в итоге?
Нуль. Можно пощупать лобби в Вашингтоне. Продвинуть проект изоляции
Селесты, подбросить его делегату в ООН, а под щитом изоляции попробовать
легальные собственные контакты... Долго и дорого. Не окупится».
А вслух он спросил:
Кто, повашему, возглавит контакты? Институт МакКэрри? ЮНЕСКО?
Едва ли, усомнился Видер. Думаю, выше. Может быть, даже
непосредственно Совет Безопасности.
С правом вето?
Вето понадобится, когда правительство какойнибудь страны попытается
использовать Селесту в своих интересах. Уже поговаривают о создании
особого цензурного комитета под эгидой ООН.
Для политической информации?
Не думаю, покачал головой Видер; очки спрятали не очень
почтительную усмешку во взоре. Политическую информацию, повторил он
убежденно, вообще исключат. Наверняка. Но иногда и научная может служить
делам и замыслам, от науки далеким.
Не глупо, сказал ИгерРайт и спросил, как показалось Рослову, сам
не веря в то, что спрашивает: А, скажем, особые часы информации для
экономического прогресса? Я имею в виду интересы коммерческих фирм.
Видер уже совсем невежливо усмехнулся:
Вам, я думаю, незачем говорить о том, как трудно сейчас хранить
коммерческие тайны. А с вмешательством Селесты тайн вообще никаких не
будет. Вы можете представить себе последствия?
Опять не ответил Трэси, и опять Рослов услышал его безмолвный ответ:
«Ктокто, а уж ято могу представить эти последствия. Мальчик прав:
никаких «экономических часов» тоже не будет. Но любой цензурный комитет
составляется из людей, а стоимость любого из них исчисляется в долларах».
Тогда забудем об этом, сказал он вслух.
Видер искренне удивился:
На что же вы меня ориентируете?
На то, что сказал. Забыть о нашем разговоре и о Седеете.
А институт МакКэрри? Вы же хотели послать меня в секцию физиков. В
голосе Видера дрожало разочарование.
Живот Трэси всколыхнулся от смеха.
И пошлю, услышал Рослов. Только ты забудешь об этом как можно
прочнее. И никаких дневников и писем. Селеста снимает все
документированные записи. И мысли, если их много. Но я перехитрю его.
Решение будет принято сразу, без размышлений. Зря потраченное время,
сынок, обходится слишком дорого. А виноватый заплатит.
Последней реплики Трэси Видер не понял, но понял Рослов. ИгерРайт
оценивал бурно и бесполезно прожитую ночь: он не прощал и не простил. И
когда Рослов увидел темные кресла амфитеатра и золотое небо в стеклянных
полотнищах «переговорной», он тут же спросил:
«Слышал?»
В сознании откликнулось:
«Конечно».
«Как ты оцениваешь информацию?»
«Как сигнал опасности. В будущем».
«Трэси умен».
«Как враг».
«Ты уже научился отличать друзей от врагов, засмеялся Рослов. Не
упускай его изпод наблюдения».
«Я не наблюдаю. Я улавливаю мысли, если они посылают волну достаточной
для приема мощности».
«А если его решение будет внезапным?»
«Решение уже мысль. Все зависит от ее интенсивности».
Селеста ответил и отключился. Рослов сразу почувствовал этот мгновенный
и, как всегда, неожиданный обрыв связи. Шатаясь от усталости, он вышел на
срез острова. Полицейский пропустил его без опроса, и Рослов подошел к
белой глянцевой кромке скалы, где клубящаяся рыжая пена заполняла
неширокую водную гладь между гаснущими на подводных коралловых волноломах
высокими океанскими волнами и белым обрывом рифа. Позолоченная синева неба
висела над ним, и гдето, высоко или низко, близко ли, далеко, в его
чистейшей тиши таился «некто», невидимый и неощутимый, неподвластный ни
природе, ни человеку, и все же не враг, а друг.