16. Третья Смерть Епископа Джонсона
И снова был остров, и солнце над океаном, неподвижное и бесстрастное, и
ленивая стылая тишина, такая же, как там, в ресторанчике маленького
алабамского городка, повисшая над мертвым епископом.
А вновь оживший покойник сидел на пустом ящике изпод пива и смущенно
разглядывал правую руку.
Болит, признался он. Костяшки пальцев ноют.
Значит, благословили когото, засмеялся Смайли.
Не сдержался. Епископ смущенно сжимал и разжимал пальцы. Простить
себе не могу.
Сами нагрешили, сами отпустите, зевнул Смайли. Кстати, у всех у
нас руки покалечены. И побаливают. Только не понимаю почему. Ведь все
время на острове сидим, а это мираж.
Самогипноз, охотно пояснил Шпагин. Наш мозг воспринимал этот
мираж как реальность. Следовательно, и драка была реальной, и боль,
естественно, тоже. Только болевой импульс, внушенный Селестой, возникал
непосредственно в мозгу, без внешних раздражителей, ну и реакция на него
так же закономерна. Если вы внушите себе, что обожглись спичкой или
огоньком зажигалки, то ощутите боль от ожога и следы его на коже появятся.
Проще простого и никакой мистики.
Рослов тоже посмотрел на руки.
Любопытно, усмехнулся он. Музейные костюмы исчезли, а следы драки
остались. Поистине стабильная информация. А сколько времени, вы думаете,
мы проторчали в этом трактире вместе с побоищем?
Час, наверно, предположил епископ.
Я не смотрел на часы, сказал Смайли.
А я посмотрел. Две минуты.
Еще одна загадочка: растянутое время. Или скажем так, подумал вслух
Шпагин, время действительное и время смещенное. Может быть, Селеста и
уравнение подскажет?
Смайли передернулся почти с неприязнью. Не хватит ли подсказок? Епископ
уже дважды был в раю. Пожалуй, довольно. Смайли высказал это вслух, но
Джонсон не принял шутки.
В рай ли? грустно промолвил он. Боюсь, что впереди еще третий
круг ада.
Он не ошибся. Селеста начал новый эксперимент. Без наплыва, без
затемнения вошел в кадр джип капитана ВанХирна. Джип трясло и
подбрасывало на рытвинах дороги посреди незнакомых кустарников. Капитан
вцепился в раскаленную от жары спинку переднего сиденья машины, нырявшей,
как показалось ВанХирну, в толще красных удушливых облаков. То была
кирпичнокрасная пыль, точьвточь такая же, как и в мексиканском варианте
эксперимента. Но ВанХирн не был в Мексике и никакого эксперимента, кроме
этой африканской авантюры, не знал.
Что привело его в Африку? Желание славы? Жажда денег? Любовь к
приключениям? Но слава давно прошла стороной, а веселые приключения
обернулись грязной опасной работой, за которую, правда, платили регулярно
и много. ВанХирн любил деньги и не скрывал свою любовь за цветистыми
фразами о священном долге белого человека. Он умел хорошо стрелять, но
цели не выбирал брал ту, которую предлагали. Сегодня он убивал
черномазых это неплохо оплачивалось, завтра пойдет убивать белых, если
предложат. А почему бы нет, когда это легально и выгодно? Его не стесняли
капитанские нашивки армии белых наемников Моиза Чомбе. Он не обращал
внимания на комариные укусы газетных писак. Зачем? Это их работа, и за нее
тоже платят. Правда, похуже, чем ему.
Он всегда улыбался, когда слушал болтовню своего полковника: «Работайте
осторожно, ребята. Без лишних жертв. Что о нас могут подумать в Европе?" А
он отвечал ему: «Слушаюсь, полковник. Постараюсь, полковник». И выжигал
потом целые деревни, пытал, расстреливал, вешал. Не сам, конечно: он не
любил грязной работы. Отдавал приказы подчиненным и следил, как они
выполнялись. В итоге слава, свернувшая было в сторону, наконец пришла и к
ВанХирну. Темная слава. Дурная слава. А ему было весело, он улыбался,
когда слышал за собой зловещий шепот или дерзкое восклицание: «Кровавый
голландец!»
«Хорошее прозвище, говорил он. Я бы не годился для этой операции,
если б меня называли иначе». Операция, предложенная штабом, и в самом деле
была не легкой. «Рассчитайте каждый ход, капитан, сказал ему полковник.
Все трое очень опасные парни. Дело пахнет большой потасовкой, но
поберегите их. Они нам нужны, и лучше будет, если я сам допрошу их».
«Если удастся, полковник», добавил ВанХирн. «Неудачи быть не должно,
оборвал полковник, я удивляюсь вам, капитан».
ВанХирн и сам себе удивлялся. Чтото мешало ему сосредоточиться,
словно ктото чужой и незваный подслушивал его мысли. Телепатия? Гипноз?
Чушь. Просто размяк от жары, оттого и в сон клонит. Он закрыл глаза и
сразу провалился в жаркую темноту сна.
Но то был не сон. Некто, действительно чужой и незваный, погасил
сознание ВанХирна, вторгнулся в его черепную коробку. ВанХирн уже не был
ВанХирном, он чувствовал и думал иначе. И мысленно говорил с кемто
невидимым и беззвучным. Только ВанХирн уже ничего не слышал. Сознание его
было подавлено.
А разговор продолжался, не внося никаких изменений в пляску джипа по
коричневым буеракам.
«Снова превращаешь меня в подонка. Первый раз в шулера и
контрабандиста Кордону, сейчас в наемного убийцу ВанХирна. Мексиканец и
голландец. Только в этом и разница».
«Не только в этом».
«А в чем? В обоих случаях я лишь Джекиль, получивший возможность
наблюдать безобразия Хайда [герои повести английского писателя
Р.Л.Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»], но
бессильный им помешать».
«Реакции различны. В первый раз я заинтересовался мотивами,
побуждающими человека лгать. Эмоциональной основой лжи. Сейчас я проверяю
противоречия между мышлением и поведением полностью аморального в вашем
понимании человека и соответственно мышлением и поведением человека
определенных моральных принципов. Причем в аналогичных ситуациях».
«Как можно говорить о моем поведении, когда мне уготована только роль
зрителя? ВанХирн будет действовать, а я мысленно негодовать. Реакции
паралитика».
«Ты не понял меня. Подавленные эмоции стабильнее освобожденных. Ты
сильный человек, Смайли, а мне нужно твое бессилие. Ты решителен и смел, а
мне нужна твоя беспомощность. Но не все время твоя личность будет
подавлена. Возможно, ты сможешь вмешаться в механизм абстрактного мышления
и контроля, то есть в то, что вы называете волей, и корректировать таким
образом мышление и поведение ВанХирна. Но ненадолго. Если это случится,
попробуй за считанные минуты исправить то, на что у ВанХирна уйдут часы».
Селеста отключился, а Смайли в бессильной ярости стукнул кулаком по
сиденью автомашины. Внешне это сделал ВанХирн, искренне удививший
сидевшего рядом водителя.
Что случилось, капитан? спросил тот.
Ничего, буркнул Смайли, не обращай внимания.
И тут же понял, что сказал это не он, а все тот же ВанХирн,
протирающий глаза ладонью, как после короткого, но крепкого сна. Смайли же
опять не мог ни говорить, ни действовать. Он превратился в «электронного
наблюдателя», присоединенного незаметно для голландца к его мозговым
центрам, в некую бестелесную душу, способную лишь мысленно оценивать
поступки ВанХирна.
А сам ВанХирн, окончательно очнувшийся после своего невольного «сна»,
взглянул на часы и приказал шоферу остановиться. Джип затормозил, и шофер
три раза нажал на клаксон. Сонную тишину дороги взорвали оглушительные
гудки машины.
ВанХирн спрыгнул на землю, стряхнул красную пыль с комбинезона,
разукрашенного под цвет дороги кирпичными пятнами, и пошел назад, пытаясь
разглядеть в оседающем облаке пыли идущие сзади машины. Три
бронетранспортера с высокими бортами, пятнистые, как и его комбинезон,
тоже остановились. Солдаты нестройно приветствовали командира.
Голландец поморщился: дисциплинку следовало подтянуть. Но времени не
было. Предстоял серьезный предоперационный инструктаж.
Ехать пять километров, начал он. Цель деревушка у истоков
Ломани. Мы были там три месяца назад, в конце прошлого года.
Сидевший в первой машине солдат со шрамом на лбу сказал чтото
нелестное о жителях деревушки и тут же осекся: ВанХирн не любил, когда
его перебивали.
Когда вернемся в лагерь, Жюстен, продолжал он, пойдете под арест.
А сейчас запомните: в этой деревушке скрываются трое белых два француза
и английский священник. Все трое участники Сопротивления. Один из
французов, Гастон Минье, чтото вроде комиссара у чернокожих. Всех троих
надо взять живыми это приказ. Два взвода под командой Розетти и Пелетье
оцепят деревню, а я с группой Жюстена пойду наперехват. По сигналу «три
выстрела» Розетти и Пелетье сжимают кольцо. Приказ жителей не касается, с
ними не церемоньтесь. Вопросы есть?
Есть, откликнулся черноусый парень с сержантскими нашивками. Что
делать с лачугами?
ВанХирн брезгливо поджал губы.
Нелепый вопрос, Розетти. Сжечь, как всегда.
Смайли слышал этот разговор ушами ВанХирна, видел все глазами
ВанХирна. На зубах у него хрустела дорожная пыль, и лицо обжигал горячий
ветер саванны. «Когда же все это происходит? мысленно подсчитывал
Смайли. Чомбе. Наемники. Катанга. В шестьдесят первом или в шестьдесят
втором? Кажется, в шестьдесят втором. Впрочем, какая разница?" ВанХирн
просто об этом не думал, а все, что он думал, Смайли читал, как в книге.
Бессвязные ассоциации с вчерашней выпивкой, надоевшая до смерти саванна,
скука, равнодушие к чужой да и своей жизни... Только необходимость
выполнить приказ двигала помыслами ВанХирна. Взять живыми и доставить в
лагерь наемников трех чужаков, изменивших делу белого человека. Но кто эти
трое? Голландец сказал, что один из них это английский священник. Вдруг
это епископ? А француз Минье Шпагин или Рослов?
Но память ВанХирна ничего не подсказала Смайли. Капитан не знал тех,
за кем охотился. Он запомнил только Минье, да и то по фотографиям: черные
усики, глазамаслины, бачки на полщеки. Но и Смайли не знал этого
человека.
А джип, съехав с дороги, остановился в тени редких пальм, за которыми
виднелись домишки, обмазанные рыжей потрескавшейся глиной. В деревне было
тихо: полуденный зной загнал жителей под крыши, и ВанХирн с
удовлетворением отметил, что появление четырех военных машин осталось
незамеченным. Неожиданность лучшая тактика. «Мы возьмем их тепленькими и
получим премию за минимальный расход патронов».
Пока группы Розетти и Пелетье окружали деревню с востока и запада, он
занял наблюдательный пункт на крыше вездехода. В бинокль было хорошо
видно, как парни в пятнистых комбинезонах быстро и бесшумно обогнули
деревню, в которой попрежнему не было видно ни одного человека. ВанХирну
это уже не понравилось: «Или они спят, как сурки, или нам приготовлена
теплая встреча. Хотя вряд ли: кто мог предупредить их о нашем налете?»
Он спрыгнул на землю и подошел к ожидавшим его наемникам.
Рассредоточиться и короткими перебежками вдоль дороги. Без приказа
не стрелять. Жюстен со мной.
Извлек из кобуры вороненый «смитивессон», щелкнув затвором, вогнал
патрон в ствол и, бросив: «За мной!", двинулся к притихшей деревне. Жюстен
шел рядом, держа наперевес автомат.
Какой дом, капитан?
Пятый справа. Сейчас мы его увидим.
Указанный ВанХирном дом действительно выделялся среди остальных хижин
и своими размерами, и пристроенной к нему верандой. У дома их встретила та
же непонятная и потому уже зловещая тишина.
Вымерли они все, что ли? спросил Жюстен.
Ответить ВанХирн не успел откудато сбоку изза кустов заговорил
пулемет. ВанХирн с кошачьим проворством метнулся в сторону, упал на
землю, подняв целое облако пыли, и под прикрытием этого облака подполз к
глинобитной стене дома. Рядом с ним плюхнулся, сдерживая одышку, Жюстен.
Вот вам и деревенская тишина, процедил он сквозь зубы.
Срок вашего ареста увеличивается вдвое, не оборачиваясь, сказал
капитан. Он чтото всетаки разглядел за красносерыми клубами пыли и
тоном приказа добавил: Первый дом слева. Открытое окно у крыльца. Три
коротких очереди в правый нижний угол.
Жюстен вскинул автомат, трижды выстрелил в окно, и пулемет смолк, то ли
потому, что сержант не промахнулся, то ли потому, что улица опустела:
налетчики залегли, оставив пять трупов в пятнистых комбинезонах. Теперь
заговорили их автоматы. Розетти и Пелетье, выполняя приказ капитана,
стягивали кольцо вокруг деревушки. И вот уже поднялись над кустами
багровые языки пламени, и треск горящего дерева слился с непрерывной
трескотней автоматов.
«Премии за экономию патронов не будет», подумал ВанХирн, и Смайли
поразился тому, что он ни на секунду не усомнился в исходе боя. Сомнение
значит, неполадка, а мозг ВанХирна работал как хорошо налаженный
механизм, электронная машина с заранее выверенной программой. Программа же
не допускала и мысли о победе туземцев. Пострелять, перебить десяток
наемников они еще смогут, но победить... На это у них не хватит
воображения. В одной из немногих прочитанных голландцем книжек
рассказывалось о том, как обезьяны победили людей потому, что те изза
непредусмотрительности и лености дали обезьянам слишком много свободы. Из
прочитанного ВанХирн сделал единственный разумный для него вывод: никакой
свободы для черномазых. Библейская легенда о десяти виноватых писана не
для них. Голландец переделал ее посвоему: лучше повесить десяток
невинных, чем отпустить одного виновного.
Так он и действовал.
Пять человек занять дом с пулеметом. Отряду Розетти прочесать
улицу. Ближайшие лачуги не поджигать.
А у нас и бензина больше нет, сказал Розетти.
Плохо, отрезал ВанХирн. Лишитесь премии за операцию.
«Ого, подумал Смайли, он уже делит премии. Не рано ли?»
Но голландец в победе не сомневался. Он доводил ее до конца.
Окружить дом и взять под прицел окна. Пелетье! Двух человек
вышибить дверь. Выполняйте.
Весь ВанХирн с его безрассудной смелостью, тупым самодовольством и
расистским бешенством был для Смайли полностью ясен. Психика проходимца,
может быть, интересовала Селесту, но Смайли думал только о том, как бы ему
помешать, сорвать эту карательноавтоматную операцию. Но как? Самое
неприятное чувство чувство беспомощности. Представьте себе, что на ваших
глазах бьют женщину, калечат ребенка, издеваются над стариком, а вы не
можете вмешаться, помочь. Даже кулак не сожмется в бессильной ярости: нет
кулака, он принадлежит другому. Так чего же добивался от Смайли Селеста?
Подавленных эмоций? Кажется, он всетаки обещал возможность вступить в
игру. Подменить хотя бы на пять минут! За пять минут можно управиться.
Много ли надо времени, чтобы приказать бросить оружие и сдаться
забаррикадировавшимся жителям деревни? Конечно, приказ могут и не
выполнить. Могут и кокнуть спятившего капитана. Ну и пусть. Мир его праху.
Зато пять минут замешательства, пять минут паники и трое спасены.
Повстанцы не растеряются. Только дурак не воспользуется такой выигрышной
ситуацией, а конголезцы не дураки. Судя по всему, программа встречи еще не
исчерпана.
Пока Розетти со своей группой постреливал для устрашения попрятавшихся
жителей вдоль и поперек пустынной улицы, один из пятнистых комбинезонов,
бросив автомат на землю, ударил сапогом в дверь. Она легко подалась, и
солдат с размаху влетел в черный проем, вдруг прорезанный короткими
вспышками автоматных очередей. Смайли не ошибся: наемников ждали, и
встреча оказалась «трогательной» и горячей. Скороговоркой затрещал
неожиданно воскресший пулемет, к нему присоединился второй из дома
напротив, а потом третий с противоположного конца улицы. Настильным
перекрестным огнем они зажали налетчиков, вбили их в душную пыль дороги.
Через несколько минут все было кончено. Оставшиеся в живых наемники
сбились в кучу посреди улицы, бросив автоматы и подняв руки. Их окружили
внезапно появившиеся конголезцы кто голый по пояс, кто в рваной холщовой
рубахе, кто с винтовкой, кто с автоматом, кто просто с гарпуном для охоты
на крупную рыбу. Операция ВанХирна была закончена, только не так, как
было приказано.
«Почему ты не позволил мне вмешаться? мысленно спросил Смайли. Ведь
ты же знал о такой развязке, а я мучился от бессилия в шкуре этого
расчетливого убийцы!" Он спросил машинально, не рассчитывая на ответ,
потрясенный неожиданно разрядившимся напряжением, но беззвучный Голос
откликнулся: «Я знал, что их ждут. Но исход сражения мог быть и другим. Я
имел в виду несколько предположительных вариантов. В наиболее неприятных
тебе ты заменил бы ВанХирна. Но этого не потребовалось». «Тогда зачем
вся эта мелодрама? рассердился Смайли. Что ты записывал?" «Ты
называешь это записью? снова откликнулся Селеста. Пусть так. Меня
интересовали твои подавленные эмоции».
Мысленный диалог не продолжался. Селеста умолк, предоставляя Смайли
наблюдать за развязкой. Из большого дома с верандой вышли трое. Двух
Смайли видел впервые: типичные французы, молодые, черноволосые, возможно,
и не коммунисты, а просто честные и горячие парни из Парижа или Марселя,
для которых слово «свобода» одинаково дорого, как его ни произноси
пофранцузски или на суахили. «Может быть, под незнакомой внешностью
скрывались Рослов и Шпагин?" мелькнула мысль. Мелькнула, когда Смайли
увидел третьего. Это был Джонсон. Даже пасторский сюртук его оставался
прежним. Селеста не изменил ему ни внешности, ни национальности, ни
профессии.
Кто из вас капитан ВанХирн? спросил он.
Я, ответил голландец. Страха он не испытывал только злость.
Немалый путь вы проделали, чтоб встретиться с нами. Мы перед вами.
Вижу.
Вероятно, вы представляли эту встречу несколько иначе?
Какая разница, как я ее представлял! взорвался ВанХирн. Я ваш
пленник, и все. Спектакль окончен.
Пока еще нет. Вопервых, вы ошибаетесь в оценке ситуации. Вы не
пленник. Как я понимаю, вы незнакомы с Женевской конвенцией. Пленником вы
были бы, если б Голландия находилась в состоянии войны с республикой
Конго.
При чем здесь Голландия? Я служу в бельгийской армии.
Бельгийская армия тоже ни при чем. Вы служите в армии наемников Моиза
Чомбе, созданной на авеню Генерала Мулэра в Леопольдвилле. Вы, конечно,
помните свою штабквартиру в отеле «Мемлинг»? Сколько вам заплатили за
военную прогулку в саванне на чужой вам земле?
ВанХирн скрипнул зубами: англичанин умен и многое знает. Но пока тебе
не всадили пулю в затылок, всегда есть надежда. Смайли тут же отметил
просчет ВанХирна: надежды не было. Перед ним был не тот Джонсон, который
остался на острове. Этот Джонсон уже понюхал пороха и знал, на чьей
стороне правда.
У вас точные сведения, как можно спокойнее произнес голландец, но
вы забыли, что Чомбе законный глава государства.
Какого государства? О каком мечтают бывшие колонизаторы? И для кого
законный? Для бельгийской компании «Юнион Миньер»? Мы расходимся с нею во
взглядах и не считаем законным правителем человека, продавшего свою страну
и народ. Во время Второй мировой войны был такой термин
коллаборационист. Так называли людей, продавших родину. Время покарало их,
вы знаете.
Во время войны я служил в африканском корпусе Роммеля, сухо сказал
ВанХирн.
Епископ засмеялся, и Смайли еще раз подумал, что Селеста основательно
поработал над ним. Его преосвященство из Гамильтона едва ли бы так метко и
точно сумел оценить космополита из Бельгии.
Что же вы сразу не сказали об этом? улыбаясь, проговорил он. Я бы
не утруждал вас разговором. Мы никогда не поймем друг друга.
«Вы ошиблись, епископ! хотел крикнуть Смайли. Мы отлично понимаем
друг друга. Ведь это я, Боб Смайли, а не голландец ВанХирн. Неужели вы
меня не слышите?»
И епископ услышал. А может быть, он просто вспомнил о Смайли неожиданно
и без повода, потому что трудно было заподозрить в профессиональном
карателе симпатичного работягуамериканца.
Вам знаком некий Смайли? спросил Джонсон.
Нет, пожал плечами ВанХирн.
Я так и думал. Вы, кажется, сказали пора окончить спектакль? Вы
правы: пора. Но самое любопытное, что это действительно спектакль, в
котором режиссер позаботился только о моем участии, загадочно произнес
Джонсон и добавил совсем уже непонятное для ВанХирна: Мне даже
казалось, что я знаю название пьесы: «Третья смерть епископа Джонсона».
По тому, с каким удивлением посмотрели на Джонсона до сих пор не
сказавшие ни слова французы, Смайли догадался, что и они ничего не поняли
в последних словах епископа. Значит, не Рослов и Шпагин. Жаль.
А кто это епископ Джонсон? вдруг спросил ВанХирн.
Он перед вами, сказал епископ и повторил задумчиво: Третья
смерть... так мне казалось. Теперь не кажется.
Не кажется? криво усмехнулся голландец. Протрите глаза, ваше
преосвященство. И он выхватил из потаенного внутреннего кармана
миниатюрный револьвер, почти игрушку, не замеченную повстанцами, так и не
освоившими искусство молниеносного полицейского обыска.
Но стрелял он громко и точно. Епископ пошатнулся и, наверное, упал бы,
если б его не поддержали.
Селеста всетаки верен себе, прошептал он.
И вдруг Смайли, с ужасом наблюдавший за этой сценой, почувствовал себя
свободным. Личность его смяла личность ВанХирна, освободив от опеки
Селесты, от участи беспомощного и бессильного зрителя. Он вырвался из
цепких рук конвоиров и закричал исступленно, почти не сознавая, что
кричит:
Остановитесь! Я не ВанХирн!
Добежать до крыльца он не успел. В спину ему хлестнула автоматная
очередь, за ней другая. Третью он не услышал. А обезумевшие повстанцы все
стреляли и стреляли в распростертое на земле тело капитана ВанХирна,
который умер на несколько секунд раньше Роберта Смайли.