41. Никаких Случайностей
Я не могу быть историком восстания не потому, что не способен к
историческим обобщениям, а просто потому, что я его не видел. Избранный в
Центральный повстанческий штаб, я просидел безвылазно на втором этаже
отеля «Омон», ничего не видя, кроме хлопающих дверей, входящих и выходящих
людей, табачного дыма и зашторенных окон; просидел до той самой минуты,
когда пришла и моя очередь предъявить уже не мундирным патрульным свою
пластмассовую красную фишку. Она служила паролем и пропуском,
гарантировала безопасность в случае нападения своих и давала право
руководства любой не имевшей командира повстанческой группой.
Полицейская хунта справляла свой триумфальный день пышно и пьяно.
Повсюду развевались расшитые золотом флаги, превращавшие улицы в некое
подобие галунных мундиров. Желтые розы цвели на кустах и на окнах. И пьяны
на этот раз были не только полицейские, пьющие без просыпу Бог знает какие
сутки: специальным указом властей с утра была объявлена бесплатная раздача
вина не только в ресторанах, барах и кафетериях, но и в каждой торгующей
вином лавчонке, где для этого были сооружены специальные стойки: пей
сколько влезет. И пили. К полудню, поздешнему к девяти утра, на улицах
плясали и горланили, как на ярмарочной попойке, толпы пьяных людей. Чтото
вроде карнавала не то в Зурбагане, не то в Лиссе, когдато описанного
Грином. Только женщин было сравнительно мало: они, должно быть, прятались
по домам, не рассчитывая на защиту полиции в случае неизбежных скандалов.
Галунщики сами затевали скандалы по всякому поводу и без повода, палили
куда попало, как супермены из американских вестернов, и ни пьяницы на
улицах, ни замкнувшиеся на все замки и запоры их жены и дочери даже и
думать не думали, чем может закончиться эта пародия на гриновский
карнавал.
Меня равно поражали и беспечность хозяев Города, их полная
неосведомленность о том, что назревало у них под носом, и продуманная
оперативность повстанческого штаба и его якобинских сил: вспоминалось
зерновское: «С нами или без нас, а они свое дело сделают». И они делали
его согласованно, четко и почти безошибочно. Ошибки, конечно, были, но и
они уже не смогли ни сдержать, ни ослабить развернувшейся пружины
восстания. Она начала раскручиваться сразу же после полудня, чтобы к концу
дня, а точнее, к началу полицейского банкета в «Олимпии» все жизненные
центры Города и его окрестностей оказались в руках повстанцев. Как это
происходило, я узнавал по телефону в бывших апартаментах Этьена в отеле
«Омон»: наличие телефона здесь и побудило штаб сделать эти апартаменты
центром восстания. Томпсон предлагал мэрию, но «Омон» был тише и
малолюднее, а потому и безопаснее.
Я всегда удивлялся парадоксам, которые все время порождала эта
искусственно созданная жизнь. Отсутствие телефонной связи, например,
ограниченной какойнибудь сотней номеров в городе с миллионным населением,
с каждым годом создававшее все растущие неудобства, стало истинным благом
для организаторов восстания, позволившим засекретить его до самой
последней минуты. Наличие телефона дало бы возможность любому полицейскому
или обывателюпрохвосту предупредить власти о замеченных им какихнибудь
подозрительных, с его точки зрения, явлениях. Но в Городе по телефону
общались только члены Клуба состоятельных или полицейская периферия со
своим городским руководством. Даже в МайнСити телефон был только у
коменданта и его заместителей в отдельных рудничных секциях.
После полудня все периферийные телефонные пункты были уже в руках
повстанцев, а въезды в Город контролировали уже не полицейские, а рабочие
патрули в галунных мундирах. Полицейские заставы были захвачены даже не в
первые часы, а в первые минуты восстания. Стил по телефону с моей заставы
у выхода из континуума сообщил, что автоматчики Фляша уже снимают
полицейские патрули по всей продтрассе. Не имеющие огнестрельного оружия
лучники отдельной колонной движутся к Городу. Он интересовался, скольких
мы сможем вооружить по прибытии на место.
Сотню, не больше, подсказал мне сидевший рядом Томпсон.
Есть же оружие на центральном складе, горячился Стил.
Любая акция в Городе сейчас преждевременна. Все развернется к вечеру.
Очищайте окрестности, не спешите.
Где Минье? спросил я, вспомнив о своем преемнике на заставе.
Кому нужен его труп? кричал Стил. Я не могу задержать лучников.
Томпсон, не спавший всю ночь, устало махнул рукой: пусть дойдут до
заставы.
Вы помните Робин Гуда? спросил я.
Нет, сказал он и зевнул. Разрешите вздремнуть постариковски.
Разбудите, если понадобится.
Я остался командовать парадом. Мартин распоряжался омнибусами в
МайнСити. Фляш объезжал заводы, формируя отряды «коммунаров». Гдето в
глубинах памяти он зацепил это слово и настоял на присвоении его
вооруженным рабочим группам. Хони Бирнс, мой скаковой тренер тоже член
штаба, командовал конникамисвязными, поддерживавшими сообщение между
очагами восстания. Он сидел внизу за конторкой портье и отдавал
распоряжения входившим и выходившим наездникам. Когда возникала
необходимость, я спускался к нему и сообщал, куда нужно послать нарочного.
Не забыл Макдуффа? вздыхал он. Какого коня сгубили!
Сгубил его Бойл во время одной неосторожной поездки не то на заставу,
не то в МайнСити. Узнавший об этом Хони Бирнс перестал разговаривать со
всеми знакомыми полицейскими. Он не здоровался с ними, не подавал руки и
отворачивался при встрече. За это его сослали в МайнСити, откуда совсем
недавно вызволил Оливье.
Кстати, Оливье аккуратно позвонил в десять.
Все в наших руках, начал он без преамбулы. Обошлось почти без
жертв: какиенибудь два десятка убитых и раненых. Тяжелых ранений нет.
Зато блокбоссы, информаторы и пытавшиеся сопротивляться охранники
уничтожены полностью. Остальных без оружия и мундиров погнали в лес.
Почему без мундиров? поинтересовался я.
Мундиры переданы авангардным группам, предназначенным для штурма
товарной станции и Сицентра. Есть коечто и для вас, лейтенант, лукаво
присовокупил Оливье. Звонил Корсон Бойл. Спрашивал вас. Я ответил, что
вы еще с утра выехали в Город. Минут десять назад он звонил опять, явно
чемто недовольный или встревоженный.
Я пожал плечами: для себя, не для Оливье.
Что он мог узнать? Ничего. Где Мартин?
Командует автоматчиками, выехавшими на омнибусах.
А Джемс?
Повел безоружных на соединение с лучниками, наступающими вдоль
продтрассы.
Успеете задержать?
Нет, конечно. А что? встревожился Оливье.
Я вздохнул: еще одна порция «робин гудов».
Безоружные не должны появляться в Городе, пока не будут захвачены все
опорные полицейские пункты. Пусть прочесывают периферию, повторил я
приказ Томпсона.
Попробую связаться, подумал вслух Оливье. Пошлю верхового.
Мы могли говорить свободно, не опасаясь последствий: телефонная станция
к этому времени была уже занята «коммунарами» Фляша. Но после нашего
разговора телефон замолчал, и я грыз ногти, представляя себе, что может
произойти, когда несколько сот голодных людей, не знавших до сих пор
никакой другой дисциплины, кроме дисциплины страха, ворвутся в Город,
требуя оружия, да еще когда на улицах повсюду шумит пьяная ярмарка и
ливнем льется сидр и вино. «Запирайте етажи, нынче будут грабежи!" Я уже
тянулся разбудить Томпсона, но все еще медлил. Пусть поспит. Что мы сможем
сделать у телефона, когда неизвестно, где Фляш, где Стил, где Мартин, где
Оливье, когда приказ о задержании лучников отдан уже на все въездные
заставы. Но устоят ли они против толпы напирающих «тилей уленшпигелей»?
Наконец телефон зазвонил опять. Я жадно схватил трубку.
О'кей, сказал знакомый голос, Мартин докладывает.
«О'кей, о'кей»! передразнил я его. Где пропадал? Откуда говоришь?
Из Сицентра. Только что захватили. Чистенько, гладенько, десяток
кокнули, остальные лапки кверху. Пока заправляемся коньяком и сардинами.
Ждем указаний.
Отставить коньяк! закричал я. В Городе и так все пьяны, от
полисмена до велорикши. Не хватает того, чтобы и мы ворвались туда пьяной
оравой. Поставь надежных людей у винных складов! Обезоруживай всех
любителей выпивки! Если понадобится, грози расстрелом.
Есть контакт, хладнокровно согласился Мартин. Проугибишен [«сухой
закон» (англ.)] так проугибишен! Когда выступаем?
Жди указаний, буркнул я в трубку, собираясь на этот раз уже
окончательно разбудить Томпсона.
Но не успел. Телефон снова потребовал меня к трубке. Потом вторично.
Затем еще и еще. Я едва успевал щелкать рычагом. Звонили с въездных, ныне
уже наших, застав о задержанных полицаях, спешивших в Город доложить
начальству о происшедшем. С продтрассы сообщали, что колонна лучников,
подошедшая к городским окраинам, ожидает у заставы, но отдельным группам
все же удалось просочиться в Город. Уведомляли также о полученном приказе
комиссара Бойла разыскать и доставить в управление некоего Жоржа Ано,
бывшего коменданта МайнСити. Об этом же позвонил Оливье, успевший уже
захватить вокзал и товарную станцию. Приказ о розыске коменданта Ано, если
таковой появится в пределах железной дороги, очень его встревожил.
Что случилось, лейтенант? Почему разгневался Бойл? Честно говоря, я
боюсь за вас.
Почему разгневался Бойл, я и сам не понимал. Только бы он не предпринял
чегонибудь неожиданного, не предвиденного штабом. Я знал, что посоветует
Томпсон: ждать. Но я знал и Бойла. Неучтенную вспышку его гнева, чем бы
она ни вызывалась, следовало погасить. Но как?
Мне везло. Помог неизвестно откуда объявившийся Фляш. Откуда, я не
успел спросить так краток был наш телефонный разговор. Голос его к тому
же звучал глухо, будто издалека: или провод был не в порядке, но все, что
мне удалось разобрать, было указание немедленно известить Бойла, что
приказ о розыске мне известен, что я не скрываюсь и прибуду в «Олимпию» к
началу банкета. Формулировка была наглая, но именно такая и должна была
погасить гнев или тревогу Бойла.
Я позвонил в управление. Мне ответили пьяным голосом:
Дежурный слушает.
Я слово в слово повторил все сказанное мне Фляшем. Дежурная жаба
мгновенно протрезвела и спросила, где меня найти, если ей удастся
связаться с комиссаром. Я положил трубку; главное было сделано.
После этого я разбудил Томпсона и рассказал ему о своих разговорах. Его
больше всего заинтересовали лучники.
Что с ними будет?
Ничего не будет. Или они доберутся до нас, или растворятся в толпе на
улицах, благо угощенье бесплатное. Луки они забудут или бросят и тогда
утратят всякую ценность для нас. Правда, они могут и сболтнуть лишнее, но
кто будет сегодня вслушиваться в пьяную болтовню на улице?
Не знаю, все еще сомневался Томпсон. Корсон Бойл дьявольски умен.
Он чтото подозревает. Почему он так усиленно вас разыскивает? Почему вы
вдруг стали «бывшим»?
Бойл умен, но и капризен. Я это его каприз.
А если он уже все узнал и мы не дотянем до банкета?
Будет больше жертв только и всего. Какието группы окажут
сопротивление. Но уже сейчас вся периферия и важнейшие опорные пункты в
Городе в наших руках. Что остается Бойлу отречение, самоубийство,
бегство? А потом, я думаю, что блокада Города отрезала полицейскую клику
от информации. Связи нет. Я сужу по ответу дежурного. Когда начнется
банкет? В четыре. А в три мы уже замкнем третье кольцо. Кстати, я не
совсем понимаю диспозицию. Какая разница между кольцами?
Первое это периферия: МайнСити, продтрасса, железная дорога,
омнибусное шоссе. Второе границы Города: товарная станция, ипподром,
Сицентр, въездные заставы. Третье опорные пункты противника
непосредственно в Городе, такие, как Главное управление и центральный
склад оружия в четырнадцатом блоке, Вычислительный центр, мэрия и
телефонная станция. Последние два пункта уже не могут быть использованы
противником, вы правы: они в наших руках. В мэрии сосредоточены группы
Фляша, телефонистки на станции работают под нашим контролем. Конечно,
можно соединить аппараты и незаметно для контролера. Поэтому третье кольцо
особенно настораживает. Противника могут предупредить.
А если перерезать линию?
Нет, не согласился Томпсон. До последней минуты в основной
полицейской цитадели должна быть телефонная связь. Пусть иллюзорная, но
должна. На каждый звонок должен ответить дежурный. Наш дежурный.
Он подчеркнул слово «наш» с неколебимой уверенностью, что в нужный
момент нужную телефонную трубку, засекреченную и охраняемую, как сейф с
шифром, возьмет в руки наш человек. Ну а если наш человек рухнет с
простреленной грудью, а телефонпредатель все же выполнит свое черное
дело? Томпсон даже улыбнулся моей наивности.
Если то, что задумано, затем продумано, выверено и рассчитано, а
потом выполнено с такой же точностью, случайностей не бывает.
Ну а дрогнет рука, например. Что тогда? Промах?
Рука не дрогнет, если вы подготовились.
Ко всему не подготовишься. Наступил на улице на корку банана и
хлоп! Сотрясение мозга.
Если смотреть под ноги, на банан не наступишь.
Вы отрицаете непредвиденное?
Нет, конечно. Но надо уметь предвидеть.
Чтото от земного Томпсона всетаки было в моем собеседнике. Я
попробовал атаковать с другой стороны:
А ошибка? Могут же быть ошибки.
Могут. Но не должны. Моя блокированная земная память подсказывает мне
нечто очень верное: это хуже, чем преступление, это ошибка. Кто это
сказал?
Талейран Наполеону.
Кто кому?
Министр императору. В свое время вспомните, адмирал.
У меня это вырвалось по старой привычке, но Томпсон зацепился:
Я даже не знаю, что делает на Земле адмирал.
Командует флотом, эскадрой. Это на море. Иногда министерством или
разведкой. Это на суше. На суше за письменным столом, на море с
авианосца или подводной лодки.
Глубокие морщины на лбу Томпсона казались еще глубже.
Из двух десятков слов, которые вы произнесли сейчас, я знаю точно два
или три. Некоторые объяснил мне Зерн, остальные слышу впервые. Как
бессмыслицы из детской сказки. Авианосец!
Я объяснил, что такое авианосец. Томпсон извлек объемистый блокнот и
записал.
Начал вторую тысячу, грустно усмехнулся он, ребенок учится
ходить. Тысячу пять слов дал мне Зерн. Кстати, почему он молчит?
Действительно, почему молчал Борис? Я взял трубку.
Погодите, остановил меня Томпсон. Связь с Бицентром только через
продуправление. Сообщите им номер мэрии, если спросят, откуда вы звоните.
Я последовал его совету. Вопреки опасениям с Вычислительным центром
соединили немедленно. Я спросил:
Борис?
Я.
Какой из двух земной или здешний?
Я спрашивал порусски. В трубке засмеялись. Я выжидающе молчал, даже
смех у них был одинаковый.
А не все ли равно. Юрка, если по делу?
Старик волнуется.
У нас попрежнему. Ждем. Галунщики на плацу, и в лабораториях ничего
не знают.
В трубке чтото щелкнуло, будто подключили еще аппарат, и грубый
знакомый голос дежурного недовольно спросил:
Покаковски говорите? Не понимаю.
Вам и не требуется понимать, сказал поанглийски Зернов. Вам
требуется передать по начальству, что подслушиваемый разговор непонятен.
Все! Отключайтесь или соедините меня с комиссаром.
Чтото щелкнуло опять, и голос пропал.
Передай старику, продолжал порусски Зернов, что ровно в три
снимаем зеркальный контроль и блокаду «проходов». Блокируется только
телепортация.
Я тотчас же перевел это Томпсону.
Не в три, а в два, сказал Фляш.